|
|
|
|
|
|
|
Шур Исаак Соломонович
В 2003 году исполняется 90 лет со дня рождения Исаака Соломоновича Шура. Еще 10-20 лет назад многие в городе знали это имя: смотрели его фильмы, спектакли, читали статьи, слушали выступления. Но человек ушел. Изменилось время. Появились новые имена, новые идеалы. Может, прав был поэт, когда говорил: «единица –0?». Исаак Шур «не поднял дом пятиэтажный», не потряс устои, но этот московский интеллигент, волею судьбы попавший на вятскую землю, оставил свой след в культуре и духовной жизни края.
В «Энциклопедии земли Вятской» в томе «Знатные люди» написано:
Шур Исаак Соломонович (17 (30) декабря 1913 - 13 февраля 1976) (ЭЗВ, т. 2)
Писатель, драматург, член Союза писателей (1962). Родился в
г. Смоленске. В школе начал учиться в Москве, в 1926-1927 учился в Вятке.
В 1930 уехал на Сахалин, куда был сослан его отец. Работал на Байкале, Севере, Кубани, Кавказе. В 1938-1939 был репрессирован, но оправдан по суду. В 1940 окончил Ленинградскую лесотехническую академию. Участник Великой Отечественной войны. Награжден боевыми орденами и медалями. Работал в министерстве лесной промышленности. С 1957 жил в г. Кирове, работал на комбинате «Кирлес», потом на Кировском телевидении главным редактором кинопроизводства. После войны начал литературную деятельность. Его первая пьеса была поставлена в 1955. Пьесы «Диплом на звание человека» и «Заводские ребята» обошли более 100 театров нашей страны каждая. Кировскому ТЮЗу за спектакль «Письма к другу» (по пьесе И. Шура и А.Лиханова) была присуждена премия Ленинского комсомола (1967). Умер в г. Кирове.[1]
В 13 строк уместилась целая жизнь…
Цель данного исследования - узнать, что стоит за каждой строчкой, данной в Энциклопедии, как конкретный, талантливый человек «делал историю», как определял в жизни свою гражданскую позицию, как в несвободное время умел быть внутренне свободным и формировать вокруг себя духовный климат.
В деталях одной жизни видится историческое время и судьбы людей на фоне эпохи.
Мое исследование начиналось с изучения литературы об И. Шуре.
О нем писали А. Лиханов, Л. Лубнин, М. Чебышева и другие кировские поэты, писатели, журналисты. Но больше всего информации было получено от самого И.Шура: его давно нет в живых, но сохранились его письма с фронта, литературное наследие и его живой голос – выступление перед школьниками, записанное на пленку незадолго перед смертью.
Бесценными явились воспоминания тех, с кем он работал, дружил. Это работники кировского радио, телевидения, артисты театров. В семье бережно хранится архив драматурга. Встречи с сыном И. Шура - Борисом Исааковичем, его воспоминания, а также материалы кировских архивов и местной прессы – все это легло в основу данной работы.
«Ленинградское дело»
Исаак Шур родился в 1913 году, он был четвертым ребенком в семье, получил традиционное еврейское воспитание. Его отец – Соломон Шур, мать – Белла Рабинкова жили в Одессе. Во время революции 1905 года были еврейские погромы. Соломон, вместе с другими евреями, создавал отряды самообороны для защиты своих семей, сражался на баррикадах. После подавления революции семья бежала от неминуемой расправы за границу, а затем нелегально вернулась в Россию. Поселились в Смоленске.
После Октябрьской революции судьбы членов семьи сложились по-разному. Отец, Соломон Шур, был меньшевиком, возглавлял Смоленский Областной совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В 1921 году семья переехала в Москву. В дальнейшем, на протяжении всей жизни, как бывший меньшевик, он неоднократно подвергался репрессиям со стороны советской власти: несколько раз арестовывался, был в ссылке в Вятке, на Сахалине, в Соловецком лагере.
Собрать полные сведения о семье Шуров очень сложно, т.к. при советской власти очень часто иметь биографию было опасно – это могло стать предметом социальных чисток, которые регулярно проводились в стране.
Первая встреча с Вятской землей произошла у будущего драматурга в 1922 году. За отказ отречься от своих товарищей по партии его отец, вместе с семьей, был отправлен сюда в ссылку. Исаак в 1926-1927 годах учился в школе имени Тургенева (эта школа находилась в центре города, недалеко от Вятской гуманитарной гимназии, где теперь учусь я.) Сейчас в этом здании располагается Дом культуры профтехобразования. Школу И. Шур оканчивал уже в Москве.
После школы поступил в дорожный техникум. Отца в это время отправили в ссылку на Сахалин, и Исаак после окончания первого курса поехал туда за ним. Впоследствии он вспоминал: «Летом ездил в экспедицию по изысканию дорог, был на Байкале, на Ангаре, на Сухоне, в Гуамском ущелье, на холодных реках Сибири и бурных потоках Кавказа. Исходил много лесных тропинок и нехоженых мест».
В 1934 году Исаак Шур поступил в Московский лесотехнический институт. Вскоре это учебное заведение перевели в Ленинград. Шур стал студентом Ленинградской лесотехнической академии. Вместе с другими студентами он жил в общежитии.
Так сложилась судьба, что в одной комнате с Исааком жил сводный брат Льва Николаевича Гумилева – Орест Николаевич Высоцкий. Их отец – Николай Гумилев, блестящий русский поэт начала двадцатого века, был расстрелян в 1921 году, как участник «Таганцевского заговора», как враг советской власти. Супруга Николая Гумилева, великая русская поэтесса Анна Ахматова, и их сын, Лев Гумилев не отреклись от своего мужа и отца, за что в течение многих лет неоднократно подвергались преследованиям и репрессиям. Лев Гумилев арестовывался 4 раза, в общей сложности провел в тюрьме 19 лет. В 1938 году он был студентом Ленинградского университета, занимался научной работой, подавая большие надежды (впоследствии он стал создателем нового направления в истории – этнологии). Причиной ареста Л. Гумилева в 1938 году стало его пререкательство с преподавателем университета Л.В. Пумпянским, который глумился над его отцом, поэтом Н. Гумилевым. Через много лет Л. Н. Гумилев скажет о своих арестах: «В 1935 я сидел – за себя, в 1938 – за папу, а в 1949 – за маму». Профессорского доноса оказалось достаточно для ареста Л. Гумилева. На студентов Управлением НКВД по Ленинградской области было заведено уголовное дело №55724 по ст. ст. 17-58-8, 58-10, 58-11 УК РСФСР. Они обвинялись «в участии в молодежной антисоветской террористической организации ЛГУ и в подготовке террористического акта против А. А. Жданова».
Был арестован и сводный брат Л. Гумилева – Орест Высоцкий, студент Лесотехнической академии. Так возникло второе дело - «террористов – прогрессивистов». По нему проходили слушатели Лесотехнической академии. Оба дела вела одна и та же бригада следователей, возглавляемая Бархударьяном. Были арестованы 8 студентов, проживавших в одной комнате с Орестом Высоцким. И среди них - Исаак Шур.
В архивах Кировской области нет материалов, связанных с арестом Исаака Шура по этому делу. Большой удачей в ходе нашего исследования было появление публикаций ленинградских историков О.В. Головниковой, Н.С. Тарховой «И все таки я буду историком» (О новых следственных материалах по делу Льва Гумилева и студентов ЛГУ в 1938 году, найденных в Российском государственном военном архиве)».
В этих материалах несколько раз упоминалась фамилия Шура, что дало документальное подтверждение событиям, о которых знали только в семье.
Из приговора Военного трибунала Ленинградского военного круга:
«Сов. секретно
Именем Союза Советских Социалистических Республик
Военный Трибунал Ленинградского военного округа
В составе Председательствующего…
Членов:…
на закрытом судебном заседании в г. Ленинграде 27 сентября 1938 г. рассмотрел дело
по ОБВИНЕНИЮ: Гумилева Льва Николаевич, 1912 г. рождения…
УСТАНОВИЛ СЛЕДУЮЩЕЕ:
…Руководителем … контрреволюционной террористической молодежной организации являлся Гумилев, который одновременно был связан с активными участниками антисоветской террористической группы, существовавшей при Ленинградской Лесотехнической Академии и возглавлявшейся Высоцким, Шуром и др., подготовлявшим[и]ся совершить террористический акт над руководителями ВКП(б) и Советского правительства…[2]
Обращает внимание то, что дело рассматривалось в военной инстанции, а также не указаны фамилии членов военного трибунала.
Год и 9 месяцев провел Исаак Шур в печально знаменитой ленинградской тюрьме №1 («Кресты») и в здании НКВД на Литейном, подвергался всевозможным пыткам и издевательствам, т.к. отказался оговорить себя, подписать ложные показания. Сидел в одиночной камере, подвергался «конвейерному» допросу, который продолжался двое суток. Следователи сменяли друг друга каждые 8 часов, подследственный не имел ни минуты передышки. Невыносимо болел затылок, были сломаны ребра, выбиты зубы… Но Исаак твердо стоял на своем: невиновен.
Следствие затянулось на 1 год и 9 месяцев. 180 студентов Лесотехнической академии вызывались на допрос в качестве свидетелей, и только трое дали нужные для НКВД показания.
Из следственного дела:
В начале следствия обвиняемые себя виновными признали и показали, что они подготовляли теракт над т. А. А. Ждановым. При этом Гумилев прямо указывал, что его мать Ахматова в личных беседах с ним высказывала террористические намерения и подстрекала его на к/р деятельность (т.I, л.д. 16). Кроме признания обвиняемых, на Гумилева имелись показания Высоцкого, Шур и Гольдберга, привлекавшихся к ответственности по другим делам.
На судебном заседании ВТ ЛВО 27/IX–1938 г. обвиняемые от своих первоначальных показаний отказались, ссылаясь на то, что давали их по принуждению (т.II, л.д. 196). В связи с этим, определением Военной Коллегии Верхсуда СССР от 17/XI–38 г. дело было возвращено на доследование (т. II, л.д. 207).
В процессе доследования дела Высоцкий, Шур и Гольдберг от своих показаний также отказались и приговорами Ленинградского Областного Суда от 23/V–1939 г. и 28/IX–1939 г. по суду оправданы.[3]
Я думаю, что никаких «показаний» Высоцкий, Шур и Гольдберг не давали. Показания были подготовлены и написаны бригадой следователей. Но весь арсенал пыток не заставил Исаака Шура поставить свою подпись под тем, чего не было, оговорить себя, своих товарищей. Мужественно вела себя и Александра Тузлукова, жена И. Шура, учившаяся вместе с ним в академии. Она не поддалась нажиму секретаря комитета комсомола И. Воронова (будущего заместителя министра лесной промышленности СССР), который предложил ей выступить на открытом комсомольском собрании и отречься от любимого человека как врага народа и осудить его. Потом уже стало известно, что следователь обещал Шуру арестовать жену, если тот не подпишет протокол с признанием своей вины.[4]
Иначе сложилась судьба студентов Ленинградского университета. Лев Гумилев и его товарищи были осуждены по статье 58, пункт 17 (б) на 8 или 10 лет.
Забегая вперед, хочется сказать о том, что в 1947 году И. Шур, капитан артиллерии, еще не снявший военную форму, встретил своего главного мучителя в вагоне метро. Но следователь Бархударьян не узнал его. Позднее, в 1964 году, как бы переосмысливая эту встречу, драматург написал рассказ «В самолете». Это единственный имеющийся у нас документ, раскрывающий его отношение к этому делу. Автор, он же герой рассказа, сидит в самолете со своим следователем, выбивавшим в 1938 году из подследственного показания. Подследственный добивается от следователя одного, чтобы он его узнал, задает ему вопросы, напоминая обстоятельства допроса-истязания. На оправдание следователя подследственный отвечает: «А зачем оправдываться? Никто вас не обвиняет. И никто не судит. Я только хочу, чтобы вы узнали меня. Только». Быть безвестной жертвой, без имени - это отказаться от части своей биографии. Чтобы всех поименно назвать, себя назвать – это значит не бояться, не скрывать свое прошлое. Едва ли подследственный надеется на раскаяние следователя, но своей цели он добивается. Следователь узнает его: «Студент. Группа «террористов-прогрессивистов»».А потом называет и фамилию.
Жертва не обвиняет и не судит, но старается сделать все, чтобы совесть следователя стала ему и судьей и палачом. И хотя верится с большим трудом, что совесть садиста готова к этой работе, слишком сильна защита: «Я не виноват. Я выполнял приказ... Я делал то, что от меня требовали». Встреча России, которая сидела и которая сажала, ограничилась моментом узнавания. (Мы не «лагерная пыль»!). Уйдя из жизни в 1976 году, И. Шур не узнал, дойдет ли дело до покаяния тех, кто садил, и возможно ли их прощение теми, кто сидел. А вот всех поименно назвать – общество эту работу делает.
В 1964 году начать эту работу – тоже была большая смелость И.Шура. Ведь «обработка подследственных следователями-садистами была такова, чтоб напугать на всю жизнь».
К сожалению, рассказ «В самолете» не был опубликован при жизни И. Шура. Он увидел свет только в 1994 году.[5]
Его война.
Мне эти письма не дают покоя,
Ведь достоверней документов нет,
Чем строки, что писались перед боем
В них боль и гнев, страдание и свет.
Свидетели живые, очевидцы,
Молчавшие так много лет подряд…
Давай прочтем отдельные страницы
Из книги жизни. Пусть заговорят!
М. Чебышева,
кировская поэтесса
Письма с фронта
Война застала инженера Шура в Архангельске, где после окончания академии он работал инженером. В 1941 г. Исаак вытребовал для себя отправку в действующую армию, хотя ему была положена «броня» в Оборонстрое НКВД на Ленинградском фронте.
– Что тебе надо? У тебя все есть, - говорили ему. Ответ был краток:
Я еврей. Мое место на фронте! А у вас я могу быть лишь в одном качестве.
О поголовном уничтожении евреев Гитлером было уже известно, так что фашизм стал для И. Шура личным врагом его Родины, его народа. А фраза: «…а у вас я могу быть лишь в одном качестве» - может быть понята по-разному. Заключенного? Еврея? Ведь отношение к евреям зачастую было предвзятым.
Будущий драматург начал войну в качестве рядового, а закончил командиром артиллерийской батареи в звании капитана. Был награжден орденами Александра Невского, Отечественной войны II степени, Красной звезды и медалями. Военный путь командира артиллерийской батареи И. Шура проходил через Брянский, Калининский, 3–й Белорусский, Прибалтийский фронты.
Сохранились письма, написанные Исааком Шуром на фронте и адресованные его жене – Александре Тузлуковой. [6]
1942г.
«Очевидно, завтра я буду уже в другом взводе. Это хорошо со всех сторон. Главное, что руководит мной в переходе из этого взвода в другой, - срок обучения. Мне хочется как можно скорее окончить училище и в часть – готовиться к фронту. Взвод, в который я перехожу, должен по плану кончить курс учебы в середине марта. Это полтора – два месяца разницы с нашим взводом. Судя по пройденному материалу, мне придется крепко подзаняться. Меня, это, конечно не смущает. В общем, я доволен. К тому же атмосфера в нашем взводе очень не хорошая. Если бы дать волю кое-кому, то меня буквально бы съели люди. Но, к сожалению этих людей, ко мне хорошо относятся командиры. Я просто поражен даже. Держусь я очень независимо – солдатского во мне мало (конечно, устав блюду). В общем, командиры и преподавательский состав относятся ко мне хорошо. Даже до того, что при сомнении майора, догоню ли я по основному предмету, за меня вступился преподаватель и взял ответственность на себя. Итак, скорей кончать училище! Вот мой лозунг. Скорее в часть, на фронт, в бой!»
Не поступаться своими убеждениями, своей честью в любых обстоятельствах заставляло присущее И. Шуру чувство внутренней свободы, глубокая личная ответственность за происходящее. Эти качества отмечают все, кто знал его и в послевоенной жизни. Конечно, предубеждения против независимых, к тому же евреев и людей грамотных вполне могли быть, но только до боевых действий, где кто есть кто проверяла война.
2 августа 1943 года.
«…А повоевали хорошо! Кое-кто уже награжден орденами. Награжден и мой комбат. У меня спрашивают: «А почему вы не награждены? Ведь огонь-то вели вы, танки сожгли вы!» Я смеюсь. Не объяснять же бойцам, что я в жизни своей не подхалимничал и не уживался с бездарными начальниками. С комбатом я живу хорошо. Но начальство выше – ох! Ни оно меня, ни я его… Чертов у меня характер. Но ничего не попишешь. Просто не знаю, что со мной делать. Начальство характером недовольно. Ты характером недовольна. Одно успокоение – воюю честно, не жалея сил, не экономя ненависти к врагу (благо она неиссякаема), и, …женульку свою люблю.»
«Чертов характер» - это то, что в письме из училища он определяет как независимость, разумеется, при соблюдении Устава. Но какая «зависимость» прослеживается в этих письмах от боевых товарищей, от людей, освобожденных из оккупации.
5 июня 1943г.
«Родненькая моя! Ты просишь не забывать. Глупенькая моя! Разве можно писать такие слова? Забыть тебя… А кого же тогда мне помнить? С чьим именем я пойду воевать, чьи глаза будут согревать меня своей нежностью?»
О солдатах своей батареи он пишет как о любимых, родных и близких ему людях, тяжело переживает их ранения и гибель.
29 августа 1943г.
«Смерть Шаповалова, 21-летнего парнишки, потрясла меня, я очень любил его. Прекрасное молодое лицо, ясное, жизнерадостное, бесконечно светлая улыбка стоят передо мной… Часто он приходил ко мне и рассказывал о своей жизни. Орудие он любил, работал прекрасно. Такого наводчика больше не найти… И такого парня. Вот так и живу: узнаю людей и теряю их.»
10 апреля 1944 г.
Родная моя! Прости, что редко пишу – нет времени и сил. Да и дни очень тяжелые. Больше я уже не пошлю тебе привет от Вани Неупокоева. Он погиб. Бесконечно жаль его. Ведь он почти с первого дня мой ординарец. Потеряли еще прекрасного парня - Долгих. Это был наводчик. Бесконечно скромный, тихий, прекрасный работник. Жаль
людей.
24 сентября 1944г.
Васе Курову позавчера осколком оторвало правую руку. Ах, какой это жизнерадостный, красивый, умнейший парень! В нем великолепно соединились смелость, воля, решительность и необыкновенная нежность. Он любил забираться ко мне в блиндаж или в ровик, или под куст и говорить о жизни, любви, счастье.»
Из выступления на станции юных туристов в декабре 1975 г.
...Пришло пополнение. Я сидел в землянке, старшина привел людей. По-очереди они заходили ко мне и я спрашивал фамилию, имя, откуда… Высокий голубоглазый мальчик. Ему было 17 лет. Зашел.
–Фамилия?
–Рудин.
–Звать?
Он на меня посмотрел и говорит: «Мама меня звала Тата, а вообще меня зовут Толя». Мне врезалось в память: «Мама меня звала Тата». Однажды он рассказывал о своей жизни, о том, что он любил девушку одну, ее убило во время обстрела, а потом вдруг говорит: «Вот вернусь я домой, когда кончится война, а у нас такая набережная в Ярославле, подойду к самой красивой девушке и скажу: «Девушка, можно я вас поцелую? Я воевал за вас». Ну вот как, она откажет или нет?».
–Да как она сможет отказать, не откажет, не сомневайся!
Пришел приказ мы выехали на место в Тришкяй, есть такой город в Прибалтике, вышли на опушку рощи, стояли и смотрели как убегают фашисты, уезжают из города танки и транспортеры. И в это время кто-то из немцев, видимо желая подбодрить себя, дал очередь по опушке леса. Нас стояло 5 человек, упал один, Толя. Он упал сразу. И когда над ним склолнились, он сказал только одно слово: «Убили»…
Похоронили. Поставили пирамиду со звездочкой. Командир отделения принес мне дощечку, чтобы я написал: кто и что. Я написал, отдал ему. Он взглянул на меня удивленно: «Комбат, что это ты написал» - я посмотрел. Там было написано, совершенно машинально: «Мама меня звала Тата».
В письмах родным артиллерийский офицер И. Шур редко рассказывает о своих личных военных удачах, успехах подвигах. Но как бы между строками читается, что он был отважным, мужественным бойцом, хорошим командиром, настоящим героем войны.
29 августа 1943г.
«Пишу на трофейной бумаге и отсылаю в трофейном конверте. Сейчас я фактически командую батареей. Мой комбат получил орден «Красной звезды» и занимается больше одним хозяйством. Я нахожусь в тяжелой артиллерии. У нас артиллерия разрушения. Действуем мы крупным соединением по указанию Главного командования. Когда пехота успешно идет вперед – нам мало работы. Мы иногда только «поддаем огонька»… Я здесь уже третий день. Со мной разведчик, телефонист, радист. Изучаю местность. Ищу дзот и огневые точки, наблюдательные пункты, врага, траншеи, колючую проволоку. Предстоит горячий бой… С бугров смотрят стереотрубы и ищут наши наблюдательные пункты… Знаю, что если меня заметят, то обрушат на мою голову много огня… Сколько раз, отряхивая землю, удивляешься, что остался жив… Переживаний много. Но некогда с ними разбираться. Когда я один – хуже. Когда кругом подчиненные, я всегда помню, что я для них пример. Меня зовут «отчаянный». Как-то ребята спрашивают: «Неужели вам не страшно?» Я засмеялся, говорю: «Конечно, страшно…»
И далее в этом же письме он рассказывает об одном эпизоде, что остался в памяти на всю жизнь, как страшный образ войны, которую он прошел.
«Но есть кое-что более страшное. В одной маленькой, разрушенной дотла деревушке я подошел к мальчику 7 лет. Он копал лопатой могилку. Мать угнали немцы. Перед тем она спрятала в огороде детей – его, семилетнего, и светловолосую четырехлетнюю девочку. Мать думала, что вернется вечером. Прошло восемь дней. Мама не пришла. Девчурка заболела и умерла. Семилетний мальчик маленькой лопаткой копает могилку для своей сестры. Я положил ему хлеб, сало и две конфеты. Он прячет это все в карман, а потом достает одну конфетку и всовывает ее в мертвую маленькую ручку, закутывает в одеяльце крохотное, худенькое тельце и продолжает копать.
Я хочу помочь ему. «Не надо, дядя. Я сам выкопаю». И добавил, помолчав: «мамка не пришла… Угнали немцы…» В этот день я мог бы писать письма, но не мог, было свыше сил… Это страшнее пуль, мин, снарядов и бомб…»
Это воспоминание давало артиллерийскому командиру, его бойцам силы бить фашистов не думая ни о чем, не щадя себя.
3 октября 1943г.
«… Во весь этот период боев самые рискованные операции в дивизионе ложились на меня. Я всегда с радостью лез в самые горячие переделки… Сейчас передышка. Фронт от нас далеко.
Откровенно говоря, я уже не могу слышать, что где-то воюют, а я нет…
Теперь могу подвести маленький итог своей работы. У меня лучшее из очень многих подразделений. На партсобрании командир дивизиона сказал, что батарея работает как часы, особенно четко мой взвод управляется. Действительно, в последние бои мне уже не нужно было отдавать приказы – все и так знали, что делать и как делать. Весь этот период у меня блестяще работали связь и разведка. В общем, смотря на сделанную работу, я испытывал удовлетворение. Как оценена моя работа, еще покажет будущее, а пока что я принят кандидатом в члены партии, за боевую деятельность дважды представлен к награде».
Его батарея занимала первое место, по количеству уничтоженных целей противника и первое место - по наименьшему количеству людских потерь.
Исааку Соломоновичу Шуру довелось вести бои в местах, о которых мы знаем с детства по книгам и урокам литературы. Это дорогие каждому русскому человеку места: Михайловское, Тригорское, Пушкинские горы. Он смотрел в стереотрубу на домик няни, в котором немцы установили орудие и пулемет, около которого они нагло стояли, зная, что советские солдаты по этому дому бить не будут.
28 марта 1944г. 31 марта 1944г.
«… С моего НП видно далеко. Вот ст. Тригорская, вот Пушкинские горы. Вот Пушкинский заповедник. В стереотрубу видно Михайловское. Вот Пушкинский домик с выбитыми стеклами. Пушкинский заповедник уже крепко порублен. Дорогие нам места…
Страшно подумать о том, что перед уходом немец пожжет все эти деревни, как пожег те, что сейчас за нашей спиной.
… Закопавшись в землю, живут 4 семьи – старики и паренек 12 лет. С какой надеждой смотрят на меня, на нас. Оборона проходит по реке. На том берегу целенькие деревни, еще живые, хотя разреженные рощи. Я вздрагиваю от слов 73-летней старухи:
–Сынок, а нельзя как-нибудь обойти эти места да окружить их? Сожгут ведь…
–Что сожгут?
–Да домик-то Пушкина, Михайловское, Пушкинские горы… Я, бывало, в девках еще, иду из монастыря, да на могилку-то его, Пушкина, да там помолюсь еще богу…
Я долго слушаю рассказы о домике няни, о Пушкинском доме… Старая женщина в землянке, построенной на месте сожженной деревни, думает… о Пушкине!»
8 декабря 1944г.
«… Несколько дней назад я сидел в подвале разрушенного дома в 200 метрах от немцев. Собралось человек 25 пехотинцев, артиллеристов, танкистов. Я читал бойцам Чехова. Да, да Чехова. Вначале «Медведь», потом «Предложение». Я думал на этом кончить, но голосов 20 подняли такой шум, что я опять открыл книгу. И начал читать…»Чайку». «Чайка» на передовой… ты не представляешь как слушали… Снарядом побило связь. И вот два плачущих голоса взмолились: «Подождите читать, пожалуйста, мы быстро…» Через некоторое время они прибежали, тяжело дыша, потные и мокрые: «Связь есть: Хорошо! Дальше не читали?» При полной тишине дочитал пьесу. У слушателей глаза полны слез. Из темного угла раздается голос: «Если бы про нас так писали…»
И на войне человек остается человеком.
10 мая 1945г.
«Поздравляю с Днем Победы! Итак, война кончена!
Когда-нибудь я расскажу вам всем о сказочной ночи фронтового салюта в честь Победы. Салюта ракетами, трассирующими снарядами, прожекторами… Черные фронтовые дороги зажглись тысячами фар, движущихся в темноте машин. Великие минуты! Бессонная ночь счастья! Ласковый, радостный рассвет и митинг в проблесках утра…»
«Ура взорвалось, прокатилось почти утихло и вновь поднялось над толпой солдат вместе с летящими вверх пилотками... Да здравствует вождь и организатор всех наших побед! Великий! Сталин! Ура!»[7]
В этот момент Победа, Родина и Сталин слились для И. Шура и его боевых друзей воедино. Так было – из песни слова не выкинешь.
Из воспоминаний И. Шура:
«Когда я читаю или смотрю кинофильмы о войне, или смотрю спектакли и нарываюсь на ложь, спекуляцию на самых благородных чувствах людей – мне становится очень больно, я принимаю это как личное оскорбление, оскорбление всех фронтовиков.
Война и по сей день во мне. Я трепетно отношусь к пройденному и пережитому. Много раз брался за эту тему, но отступал, боясь, что не сумею написать ту великую правду, что вела нас в бой. Память о войне для меня святая святых... О войне я написал только пьесу «Горящее сердце» - об А. Матросове. О послевоенной армии – пьесы «Товарищи офицеры» и «Новобранцы». Набросал несколько зарисовок коротеньких рассказов».
Почему? Не потому ли, что то, что он знал о войне и как понимал ее – писать было нельзя, а как надо было власти – он не хотел.
Творческая судьба Исаака Шура
В 17 лет И. Шур любит стихи Лермонтова, Пушкина, Некрасова, из современников: Безыменского, Демьяна Бедного, С. Кирсанова. Стихи Маяковского не любил, потому что почти их не читал. В доме о Маяковском отзывались очень непочтительно, а в школе о нем и речи не было. Встреча с ним на выставке «20 лет работы» изменила его отношение к поэту и его литературные вкусы: «Безыменского не могу читать». Исаак Шур не мог читать Безыменского, потому что был свидетелем позорной сцены: Безыменский, работавший в «Комсомольской правде», вышел из зала, когда зал решил написать письмо в «Комсомолку», чтобы выразить возмущение травлей Маяковского. Уходящему Безыменскому 20-летний парнишка крикнул вдогонку «Эх ты, морковный кофе». Поэт в России или больше, чем поэт, или меньше, чем поэт в зависимости от гражданской и личной позиции. Так, возможно, и стали формироваться творческие взгляды И. Шура. Всю жизнь он боялся стать «морковным кофе».[8]
Свои рассказы и стихи он начинает рассылать по редакциям будучи еще студентом Ленинградской академии. Один из критиков, отказавших ему, сказал все-таки доброе слово: «Лучше всего у вас получаются диалоги». И пошли у И. Шура пьесы и сценарии. В 1940 году сценарий фильма был принят в производство на Мосфильм, но помешала война. Увидеть свою фамилию в титрах фильма ему не пришлось и не придется. После войны он станет писать для театра, а работать после демобилизации в Министерстве лесной промышленности. В 1948 году он вместе с семьей был вынужден уехать из Москвы (о готовящемся аресте его предупредил тогдашний начальник отдела кадров Министерства лесной промышленности, его друг Георгий Калашников: «Исаак, уезжай я ничего не могу сделать, мне приносят из Особого отдела на подпись списки»).
Работа «по лесу» в городах областного подчинения совмещалась с работой «по театру», но только после смерти Сталина в 1953 году он принес свои пьесы в театр: «Андрей Ставров», «Горящее сердце». В 1955 году его «Андрей Ставров» поставят в Великих Луках.
В 1956 году лесного инженера переводят в Киров. В Вятке в свое время отбывала административную ссылку семья Соломона Шура, так что для И. Шура город был знаком. Приехав на работу лесным инженером, здесь в Кирове он становится драматургом. Он напишет более 50-ти пьес, 17–ть из них увидят сцену, но только 5 пойдут в Кировских театрах - Драматическом и ТЮЗе. С 1956 по 1966 год пьесы И. Шура шли во многих театрах страны.
Казалось бы, творческое признание и массовый успех пришли к автору. Чем больше успех, тем более ты попадаешь под контроль власти, а значит не избежать уступок в творчестве; чем больше ты пишешь для общества, тем сильнее звучит требование власти от имени народа стать ее слугой.
Соединить эти требования и сохранить себя, свое видение и понимание правды жизни - через все это прошел драматург Исаак Шур. «Служить бы рад, прислуживаться тошно» – это творческая драма И.Шура. Наиболее известная его пьеса «Заводские ребята», она прошла более чем в 100 театрах страны, в Кировском ТЮЗе она шла 3 года. В основу пьесы положены действительные события. Погибающему от ожогов, полученных на пожаре человеку, потребовалась пересадка кожи. Но пострадавший – пьяница, циник, к тому же бывший вор. Молодые рабочие переживают тяжелую внутреннюю борьбу, но в ущерб личным интересам решаются на операцию – делятся своей кожей. Острые внутренние конфликты героев, ярко и живо звучащие диалоги, и, конечно же, любовные переживания, страсти молодых героев не оставляли зрителей равнодушными. Казалось бы, правда жизни, как основное требование советского театра, сохранена, но критик в газете «Советская культура» обвиняет его в правдоподобии: «Но если перед тобой вместо реальной жизни, озаренный высокой идеей писателя, предстают ловко сфабрикованный сюжет, искусственный конфликт, тогда нет искусства, а есть одно ремесло» (О. Грудцова «Искусство или ремесло» «Советская культура» 1965 г).
«Заводские ребята» - ремесленная поделка, по мнению критика, потому что вместо чувств чувствительность, сентиментальность. Мелодраматизм, сентиментальность, чувствительность – вот основные претензии критика. «Герои совершили благородный поступок, но как беден их духовный мир, как ограничен мелкими, самыми элементарными мыслями и чувствами»,- выводит критик. А ведь в пьесе И. Шура не сентиментальность имела драматизм, а человечность, гуманизм, естественность моральных побуждений.
«Большой стиль» требовал больших чувств, а человеческие чувства – это сентиментальность.
Судьба пьесы зависит и от театрального воплощения. Хорошая пьеса может стать не очень хорошим спектаклем. Об этом театральные заметки кировского писателя Л. Лубнина по поводу спектакля по пьесе И. Шура «На повороте», шедшем в драмтеатре в 1962 году. «...театр и драматург не нашли общего языка, на лад их дело не пошло» - итог театральных раздумий Л. Лубнина. Казалось бы, нет в том особой вины И. Шура, но пьеса снята через три месяца. К тому времени пьеса снята с постановки и в Малом театре им. Островского. И это несмотря на переделки. Вот оно давление власти. Драматург идет на уступки, учитывая замечания, обходит крупные соблазны, попадая в мелкие. Пьесы, которые не шли на сцене кировских театров, это: «Молодой лес», «Эстафета», «Чашечка кофе», «Я с тобой», «Фиктивный брак», «У широкой реки». Право ставить пьесу или не ставить оставалось за театром, но принцип «нет пророка в своем отечестве» тоже имел место.
«Редко я встречал людей столь готовых выслушать критику в свою сторону. Когда же речь идет о творчестве – это редчайшая черта», - пишет о И. Шуре писатель А. Лиханов. Сам себя пророком И. Шур не считал.
Окончилась «хрущевская оттепель», изменились идеологические рамки. На пьесы популярного драматурга надвинулась тень партийной цензуры. Вот что пишет об этом сын драматурга Борис Шур: «Начиная с 1966 года, театры страны стали отказываться от новых пьес И. Шура по причине того, что сразу же из партийных органов шло указание не ставить данного автора…И Шуру какой-то партийный чиновник выговаривал: «Почему «Диплом на звание человека», а не коммуниста? И почему герой беспартийный, да еще инженер? Что вы этим хотите сказать? Остальные что – нелюди?»…
Про пьесу «Заводские ребята» «Почему герой не комсомолец, где отражена роль партийной организации… в воспитании молодежи?
Третья пьеса «За ночью день» - была посвящена проблеме «трудных» детей и школьной педагогике… Она также была подвергнута критике… Дескать, автор опять увлекается конфликтами (что не типично в советской жизни». У нас нет проблем «отцов и детей»).
Четвертая пьеса – «На повороте» - вызвала просто гнев. И она несмотря на переделки, через 3 месяца была снята. И. Шура обвиняли в том, что партия у него повинна в массовых репрессиях и беззакониях. К тому времени эта пьеса была снята с постановки в Малом академическом театре им. Островского в Москве и запрещена.[9]
Хотя нельзя не сказать об одном предложении, сделанном И.Шуру Кировским обкомом партии: написать пьесу об С.М. Кирове. Шур отказался. Он встретился с личным секретарем С.М. Кирова, сестрой его жены Софьей Львовной Маркус. «Молчи, а то погибнем», - сказал И. Шур своему товарищу после этой встречи. Что узнал о С.М. Кирове – писать было нельзя, а что нужно – не мог себя заставить.
А о Н. Островском взялся писать. Идею написать пьесу подал Альберт Лиханов. Он приехал в Киров, на свою родину, на три месяца и принес опубликованные в Москве письма Н. Островского его другу Петру Новикову. А. Лиханов, И.Шур и А. Бородин, в то время режиссер Кировского ТЮЗа, (сейчас художественный руководитель Московского академического молодежного театра) - этот творческий союз увенчался впервые для Шура официальным успехом.
Революционная романтика, попытка заново понять революцию, объяснить ее не рационально, а эмоционально: эмоциональные романтические корни революционного порыва в литературе 70-х годов уже появились, это Ю. Трифонов «Отблески костра», Шатров «Так победим», и «Красные кони на синей траве». Пьеса «Письмо другу» была в этом ряду литературы. Пьеса малосценична, это эпистолярный монолог, разговор сердца романтика, отдавшего его революции, с сердцами потомков. Но в 70-е пришло новое поколение, не знавшее революции: оно могло испытывать в лучшем случае сожаление по поводу того, ч то ему не пришлось испытать такого накала чувств к революционной идее.
Пьеса имела официальный успех, выдвинута на соискание премии Ленинского комсомола. Рецензию для представления пишет секретарь Обкома комсомола. (Приложение)
И. Шур, до этого имевший дело с оценками своего труда театральными критиками, сейчас получающий признание партийно - комсомольское, как реалист, понимал что чистого творчества в стране быть не может, но почему-то, по признанию близких, очень нервничал. Известие о присуждении премии нашло его в больнице.
Из воспоминаний В.М. Сюткина: «И. Шур ставился в 50-60–е годы, но и не ставился. Очень жаль ему было пьесы «Чашечка кофе» - это была по стилю и по восприятию похожа на володинские «Пять вечеров». Очень хотелось увидеть ее на сцене. А «Письма к другу» – это, конечно, компромисс: надо было жить».[9]
Последние годы жизни (1960-1970 годы) И. Шур работал на Кировском телевидении главным редактором кинопроизводства. Он написал сценарии к документальным фильмам, которые демонстрировались также и на всесоюзном экране. Вот названия некоторых из них: «Зеленый шум» (1968 г.), «Сказка о «Белке» (1968 г.), «Сыны мои» (1970 г.), «Природа и фантазия» (1971 г.) и др.
Как всякий м |
|
|
Галич Александр Аркадьевич
Alexander Galich
( 19.10.1918 года - 15.12.1977 года )
Россия (Russia)
События, последовавшие за исключением Галича из всех Союзов, наглядно показывали, что он совершенно не был к ним готов. Таких репрессий по отношению к себе он явно не ожидал. Хотя это-то и было странно. Ведь, сочиняя свои откровенно антипартийные песни, он должен был понимать, что играет с огнем...
Александр Галич родился 19 октября 1918 года в городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск) в семье служащих. Его отец - Аркадий Самойлович Гинзбург - был экономистом, мать-Фанни Борисовна Векслер-работала в консерватории. Она была натура артистическая - увлекалась театром, училась музыке, и большинство увлечений Фанни Борисовны передалось затем ее детям - Александру и Валерию (последний станет известным кинооператором, снимет фильмы "Солдат Иван Бровкин", "Когда деревья были большими", "Живет такой парень" и др.).
Сразу же после рождения первенца семья Гинзбургов переехала в Севастополь, в котором прожила без малого пять лет. В 1923 году они перебрались в Москву, в один из домов в Кривоколенном переулке. Спустя три года Александр поступил в среднюю школу БОНО-24.
Вспоминает младший брат Александра Валерий: "Мир Кривоколенного переулка был замкнутым, я вроде бы ничего не знал о том, что происходило вовне, но при этом сопричастность этому вроде бы незнаемому была неудивительной. Мы всем двором, взрослые и дети, наблюдали подъем аэростата - зрелище само по себе ничего не представляло, но сопричастность событию создавала некую "ауру" естественной общности, что ли. В начале Кривоколенного, почти на углу Мясницкой, была стоянка извозчиков, а рядом - два котла для варки асфальта. В них ночевали беспризорники, в тепле. Мы, приготовишки, упоенно пели песню про "финский нож" или частушку: "Когда Сталин женится, черный хлеб отменится", и нам казалось, что мы приобщаемся к их беспризорной вольности. Учились мы в здании бывшей гимназии в Колпачном переулке, занятия для нас начинались часов с двенадцати, и мы, сидя на полу в ожидании, когда старшие освободят классы, все это распевали...
Все мальчишки нашего двора знали, что мы живем в доме поэта Дмитрия Веневитинова, где Пушкин впервые читал "Годунова". Мы не знали стихов Веневитинова, не все еще умели читать, но Пушкин, "Борис Годунов" - это нам было понятно. Понятнее, чем частушки и блатные песни...
Дом наш в Кривоколенном был суматошный, бесконечные гости, всегда кто-нибудь ночевал из приезжавших, и папа, и мама работали. Они не были конторскими служащими, поэтому работа была не регламентирована, т. е. длилась гораздо больше обычного рабочего дня, общения с ними в детстве было мало, близость пришла позднее..."
Благодаря матери Александр уже в раннем возрасте начал увлекаться творчеством - с пяти лет он учился играть на рояле, писать стихи. В восемь лет он стал заниматься в литературном кружке, которым руководил поэт Эдуард Багрицкий. В школе Александр учился на "отлично" и был всеобщим любимцем - кроме прекрасной игры на рояле, он хорошо танцевал, пел революционные песни, декламировал стихи. В 14 лет свет увидела его первая поэтическая публикация. В июне 1934 года Гинзбурги переезжают на Малую Бронную.
Окончив девятый класс десятилетки, Александр подает документы в Литературный институт и, к удивлению многих, поступает. Однако неуемному юноше этого мало, и он в те же дни подает документы еще в одно учебное заведение - Оперно-драматическую студию К. С. Станиславского, на драматическое отделение. И вновь, к удивлению родных и друзей, он принят. Чуть позже, когда совмещать учебу в обоих вузах станет невмоготу, Александр отдаст предпочтение театру и уйдет из Литинститута. Однако и в Оперно-драматической студии он проучится всего три года и покинет ее, так и не получив диплома. Причем поводом к уходу из студии послужит обида. Один из преподавателей студии, народный артист Л. Леонидов, однажды дал ему для ознакомления его личное дело. И там, среди прочего, Александр прочел слова, написанные рукой Леонидова: "Этого надо принять! Актера из него не выйдет, но что-то выйдет обязательно!" Юного студийца эта фраза задела, и он ушел в только что открывшуюся студию под руководством Алексея Арбузова. Было это осенью 1939 года. А в феврале следующего года студия дебютировала спектаклем "Город на заре".
Спектакль "Город на заре" был показан всего несколько раз - затем началась война. Большинство студийцев ушли на фронт, а Александра комиссовали - врачи обнаружили у него врожденную болезнь сердца. Но в Москве он все равно не задерживается - устроившись в геологическую партию, отправляется на юг. Однако дальше Грозного их не пустили.
Как раз в эти дни в Грозном появляется на свет Театр народной героики и революционной сатиры (первые шаги на профессиональной сцене в нем делали артисты, впоследствии ставшие всенародно известными: Сергей Бондарчук, Махмуд Эсамбаев). По воле случая участником этого коллектива становится и Александр Гинзбург.
Однако в составе грозненского Театра народной героики Александр проработал недолго - до декабря. После того как он узнал, что в городе Чирчик под Ташкентом режиссер Валентин Плучек собирает арбузовских студийцев, он уезжает из Грозного.
В Чирчике устроилась и личная жизнь Александра- он полюбил юную москвичку, актрису Валентину Архангельскую (она была секретарем комсомольской организации театра, а Галич - ее заместителем). Молодые собирались там же расписаться, однако непредвиденное обстоятельство помешало им это сделать. Однажды они сели в автобус и отправились в загс. Чемоданчик с документами они примостили возле ног, а сами принялись целоваться. Продолжалось это всю дорогу, а когда молодые опомнились и собрались выходить, они внезапно обнаружили, что чемоданчика уже нет- постарались местные воры. Затею с загсом пришлось отложить до лучших времен. Спустя год на свет появилась дочь, которую назвали Аленой.
Передвижной театр под руководством Плучека и Арбузова, в котором играли Александр и Валентина, колесил по фронтам. Александр выступал в нем сразу в нескольких ипостасях: актера, драматурга, поэта и композитора. Но затем в театре (он тогда уже базировался в Москве) возник конфликт между его основателями - Арбузовым и Плучеком. На сторону первого встал почти весь коллектив, о чем Плучеку было сообщено в письме. И только Гинзбург сделал на нем приписку, что с решением не согласен. Позднее он скажет: "Это была чистейшая чепуха-театр без Плучека. Арбузов все-таки не режиссер!" Однако Плучек из театра ушел, и тот вскоре распался.
В 1944 году жена Александра уехала в Иркутск - работать в местном театре. Чуть позже вместе с дочерью за ней должен был отправиться и Александр (ему обещали место завлита), однако судьба распорядилась по-своему. Его мать внезапно заявила, что "не позволит таскать ребенка по "сибирям", и запретила сыну уезжать из Москвы. И тот послушался. То ли потому, что слишком боялся матери, то ли по причине охлаждения к жене. Валентине же было сообщено, что, если она хочет жить с семьей, пусть немедленно возвращается в Москву - к мужу и ребенку (свекровь даже обещала первое время помогать им деньгами). Однако та рассудила по-своему и осталась в Иркутске. Так распался первый брак Александра Гинзбурга, который вскоре взял себе литературный псевдоним Галич (образован соединением букв из разных слогов имени, отчества и фамилии - Гинзбург Александр Аркадьевич).
Весной 1945 года в жизни Галича появилась новая любовь. Звали ее Ангелина Шекрот (Прохорова). Была она дочерью бригадного комиссара и в те годы училась на сценарном факультете ВГИКа. До Галича она уже успела несколько раз влюбиться (ходили слухи о ее красивом романе с подающим надежды режиссером) и даже выйти замуж за ординарца собственного отца. В этом браке у нее родилась дочь Галя (в 1942-м). Но в самом начале войны муж пропал без вести, и Ангелина осталась вдовой. А в 45-м в ее жизни возник Галич. Вот как пишет Н. Милосердова: "Их свадебная ночь прошла на сдвинутых гладильных досках в ванной комнате в доме их друга Юрия Нагибина. Аня была худой, утонченной, с длинными хрупкими пальцами. Галич называл ее Нюшкой. Еще у нее было прозвище - Фанера Милосская. Она стала для него всем - женой, любовницей, нянькой, секретаршей, редактором. Аня не требовала от Галича верности, состояние влюбленности было для него естественным творческим стимулятором, никакого отношения не имеющим к их любви. Он был бабником в самом поэтическом смысле этого слова. Нюша его не ревновала, к романам мужа относилась с иронией. Скажем, однажды "возмутилась": "Ладно бы выбрал себе кустодиевско-рубенсовский тип, можно понять. Но очередная пассия - такая же "фанера". И она решила "воздействовать" на даму-догнала их, собравшихся "погулять", и долго впихивала мужу разные лекарства, заботливо инструктируя даму, в каком случае что применять. Не помогло, дама разгадала ее ход: "Нюша, дайте еще клистир и ночной горшок, да побыстрее, а то мы не успеем полюбоваться закатом".
В 1945 году Галич предпринял попытку осилить высшее образование (как помним, до войны ему это сделать не удалось - в студии Станиславского диплома ему не выдали). На этот раз Галич решил получить не театральное образование, а какое-нибудь ярко выраженное гуманитарное и специальное. И его выбор пал на Высшую дипломатическую школу. Однако там его Ожидал серьезный "облом". Когда Галич пришел в школу и спросил у секретарши, может ли он подать заявление, та смерила его высокомерным взглядом и сказала: "Нет, вы не можете подать заявление в наше заведение". - "Почему?" - искренне удивился Галич. "Потому что лиц вашей национальности мы вообще в эту школу принимать не будем. Есть такое указание".
Отсутствие диплома о высшем образовании не помешало Галичу через пару лет после досадного инцидента в ВДШ обрести всесоюзную славу. Пришла она к нему как к талантливому драматургу. В Ленинграде состоялась премьера спектакля по его пьесе "Походный марш". Песня из этого спектакля, тоже написанная Галичем - "До свиданья, мама, не горюй", - стала чуть ли не всесоюзным шлягером. Чуть позже состоялась еще одна триумфальная премьера творения Галича (в содружестве с драматургом К. Исаевым) - комедии "Вас вызывает Таймыр".
В начале 50-х Галич был уже преуспевающим драматургом, автором нескольких пьес, которые с огромным успехом шли во многих театрах страны. Среди них "За час до рассвета", "Пароход зовут "Орленок", "Много ли человеку надо" и др. В 1954 году фильм "Верные друзья", снятый по сценарию Галича (и его постоянного соавтора К. Исаева), занял в прокате 7-е место, собрав 30,9 млн. зрителей.
В 1955 году Галича принимают в Союз писателей СССР, а три года спустя и в Союз кинематографистов. В 1956 году Театр-студия МХАТа (позднее ставшая театром "Современник") решает открыть сезон двумя премьерами, в том числе и спектаклем по пьесе Галича "Матросская тишина" (он написал ее сразу после войны). Сюжет пьесы можно пересказать в нескольких словах. Старый местечковый еврей Абрам Шварц мечтает, чтобы его сын Давид стал знаменитым скрипачом. Но война разрушает его мечты. Сам Абрам погибает в гетто, а Давид уходит на фронт и там погибает. Но продолжают жить другие: жена Давида, его сын, их друзья. В спектакле были заняты тогда еще никому не известные актеры: Олег Ефремов, Олег Табаков, Игорь Кваша, Евгений Евстигнеев. Однако до премьеры дело так и не дошло. На генеральной репетиции присутствовали несколько чиновников и чиновниц из Минкульта, и одна из них внезапно вынесла свое резюме увиденному: "Как это все фальшиво! Ни слова правды!" В ответ на эту реплику присутствовавший здесь же Галич не сдержался, вскочил с места и громко произнес: "Дура!" На этом обсуждение увиденного закончилось.
Несмотря на этот инцидент, Галич по-прежнему оставался одним из самых преуспевающих драматургов. В театрах продолжали идти спектакли по его пьесам, режиссеры снимали фильмы по его сценариям. К примеру, будущий комедиограф Леонид Гайдай начинал свой путь в кино именно с произведений Галича - сначала он снял короткометражку "В степи", а в 1960 году свет увидел фильм "Трижды воскресший", созданный на основе пьесы Галича "Пароход зовут "Орленок". Правда, несмотря на целое созвездие имен, собранных в картине, -Алла Ларионова, Всеволод Санаев, Надежда Румянцева, Константин Сорокин, Нина Гребешкова, - фильм получился никудышный.
В первой половине 60-х содружество Галича с кино складывается более удачно. Весной 1960 года от Союза кинематографистов он посещает с делегацией Швецию и Норвегию.
Сценарии Галича, которые выходили в те годы из-под его неутомимого пера, тут же расхватывались режиссерами. Причем жанры, в которых работал Галич, были абсолютно разными. Например, в военной драме "На семи ветрах", снятой в 1962 году Станиславом Ростоцким, повествовалось о любви, опаленной войной, в комедии "Дайте жалобную книгу" (реж. Эльдар Рязанов) - о предприимчивой девушке -директоре ресторана, в детективе "Государственный преступник" (реж. Николай Розанцев) - о поимке органами КГБ опасного преступника, повинного в гибели сотен людей в годы Великой Отечественной войны (за эту работу Галич был удостоен премии КГБ), в биографической драме "Третья молодость" (реж. Ж. Древиль) - о великом русском балетмейстере Мариусе Петипа.
Между тем под внешним благополучием Галича скрывалась некая душевная неустроенность, которую он очень часто заливал водкой. На этой почве в 1962 году у него случился первый инфаркт. Однако даже после этого "звонка" Галич не распрощался с "зеленым змием". На совместных посиделках, которые он с женой посещал в те годы в домах своих коллег, он умудрялся напиваться даже под недремлющим оком своей Нюши. Та порой сетовала друзьям: "Я умираю хочу в уборную, но боюсь отойти, Саше тут же нальют, он наклюкается, а ему нельзя, у него же сердце!"
В начале 60-х в Галиче внезапно просыпается бард-сатирик, и на свет одна за другой появляются песни, которые благодаря магнитофонным записям мгновенно становятся популярными. Самой первой песней этого цикла была "Леночка" (о девушке-милиционере, в которую влюбляется некий заморский шах), написанная Галичем бессонной ночью в поезде Москва - Ленинград в 1962 году.
Хронологически цикл магнитиздатских песен Галича начался "Леночкой", после которой появились и другие его песенные вирши. Среди них "Старательский вальсок", "У лошади была грудная жаба", "Тонечка", "Красный треугольник", "Аве Мария", "Караганда", "Ночной дозор", "Памяти Пастернака", "Баллада о Корчаке", "На сопках Маньчжурии", "Летят утки" и др. Однако его творчество развивалось как бы в двух руслах: с одной стороны -лирический мажор и патетика в драматургии (пьесы о коммунистах, сценарии о чекистах), с другой - пронзительная, гневная печаль в песнях. Эта раздвоенность многих раздражала. Когда Галич впервые исполнил несколько сатирических песен на слете самодеятельной песни в Петушках, многие участники слета обвинили его в неискренности и двуличии.
Между тем слава Галича-барда продолжает расти. В марте 1968 года его пригласили на фестиваль песенной поэзии в новосибирском академгородке "Бард-68". Этот фестиваль вызвал небывалый аншлаг. Под него был выделен самый обширный из залов Дворца физиков под названием "Интеграл", и этот зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. На передних креслах сидели члены фестивального жюри.
Галич начал с песни "Промолчи", которая задала тон всему выступлению ("Промолчи - попадешь в палачи"). Когда же через несколько минут он исполнил песню "Памяти Пастернака", весь зал поднялся со своих мест и некоторое время стоял молча, после чего разразился громоподобными аплодисментами. Галич получает приз-серебряную копию пера Пушкина, почетную грамоту Сибирского отделения Академии наук СССР, в которой написано: "Мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим мужеством..."
В августе того же года, потрясенный вводом советских войск в Чехословакию, он пишет не менее "крамольную" вещь, чем "Памяти Пастернака", - "Петербургский романс". Но на этот раз "звонок" прозвучал гораздо ближе - под боком у Галича. Его вызвали на секретариат Союза писателей и сделали первое серьезное предупреждение: мол, внимательнее отнеситесь к своему репертуару. Кислород ему тогда еще не перекрывали. В те дни Галич был завален работой: вместе с Марком Донским писал сценарий о Шаляпине, с Яковом Сегелем выпускал в свет фильм "Самый последний выстрел", готовился к съемкам на телевидении мюзикла "Я умею делать чудеса". Однако параллельно с этим Галич продолжает писать песни. И хотя жена чуть ли не требует от него быть благоразумнее, на какое-то время прекратить выступления, Галич не может остановиться. Для него, человека пьющего (позднее в столичной тусовке будут ходить слухи и о наркотической зависимости Галича), домашние застолья - единственный способ хоть как-то разрядиться. Видимо, понимая это и устав бороться, жена просит его не позволять записывать себя на магнитофон. Галич дает такое слово, но и это обещание не держит. Магнитофонные записи с домашних концертов Галича продолжают распространяться по стране. Одна из этих записей становится для Галича роковой.
В начале 70-х дочь члена Политбюро Дмитрия Полянского выходила замуж за актера Театра на Таганке Ивана Дыховичного. После шумного застолья молодежь, естественно, стала развлекаться - сначала танцевать, затем слушать магнитиздат: Высоцкого, Галича. В какой-то из моментов к молодежной компании внезапно присоединился и отец невесты. До этого, как ни странно, он никогда не слышал песен Галича, а тут послушал... и возмутился. Чуть ли не на следующий день он поднял вопрос об "антисоветских песнях" Галича на Политбюро, и колесо завертелось. Галичу припомнили все: и его выступление в академгородке, и выход на Западе (в "Посеве") сборника его песен, и многое-многое другое, на что власти до поры до времени закрывали глаза. 29 декабря 1971 года Галича вызвали в секретариат Союза писателей - исключать. Вот как он вспоминал об этом: "Я пришел на секретариат, где происходило такое побоище, которое длилось часа три, где все выступали - это так положено, это воровской закон - все должны быть в замазке и все должны выступить обязательно, все по кругу...
Было всего четыре человека, которые проголосовали против моего исключения. Валентин Петрович Катаев, Агния Барто - поэтесса, писатель-прозаик Рекемчук и драматург Алексей Арбузов, - они проголосовали против моего исключения, за строгий выговор. Хотя Арбузов вел себя необыкновенно подло (а нас с ним связывают долгие годы совместной работы), он говорил о том, что меня, конечно, надо исключить, но вот эти долгие годы не дают ему права и возможности поднять руку за мое исключение. Вот. Они проголосовали против. Тогда им сказали, что нет, подождите, останьтесь. Мы будем переголосовывать. Мы вам сейчас кое-что расскажем, чего вы не знаете. Ну, они насторожились, они уже решили - сейчас им преподнесут детективный рассказ, как я где-нибудь, в какое-нибудь дупло прятал какие-нибудь секретные документы, получал за это валюту и меха, но... им сказали одно-единственное, так сказать, им открыли:
- Вы, очевидно, не в курсе, - сказали им, - там просили, чтоб решение было единогласным.
Вот все дополнительные сведения, которые они получили. Ну, раз там просили, то, как говорят в Советском Союзе, просьбу начальства надо уважить. Просьбу уважили, проголосовали, и уже все были за мое исключение. Вот как это происходило..."
Прошло всего лишь полтора месяца после исключения Галича из Союза писателей, как на него обрушился новый удар. 17 февраля 1972 года его так же тихо исключили и из Союза кинематографистов. Происходило это достаточно буднично. В тот день на заседание секретариата СК было вынесено 14 вопросов по проблемам узбекского кино и один (c7) - исключение Галича по письму Союза писателей СССР. Галича исключили чуть ли не единогласно.
После этих событий положение Галича стало катастрофическим. Еще совсем недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране, получал приличные деньги через ВААП, которые от души тратил в дорогих ресторанах и заграничных вояжах. Теперь все это в одночасье исчезло. Автоматически прекращаются все репетиции, снимаются с репертуара спектакли, замораживается производство начатых фильмов. Оставшемуся без средств к существованию Галичу приходится пуститься во все тяжкие - он потихоньку распродает свою богатую библиотеку, подрабатывает литературным "негром" (пишет за кого-то сценарии), дает платные домашние концерты (по 3 рубля за вход). Но денег - учитывая, что Галичу приходилось кормить не только себя и жену, но и двух мам, а также сына Гришу (родился в 1967 году от связи с художницей по костюмам киностудии имени Горького Софьей Войтенко), - все равно не хватало. Все эти передряги, естественно, сказываются на здоровье Галича. В апреле 72-го у него случается третий инфаркт. Так как от литфондовской больницы его отлучили, друзья пристраивают его в какую-то захудалую клинику. Врачи ставят ему инвалидность второй группы, которая обеспечивала его пенсией... в 60 рублей.
Вообще все последующие после исключения Галича из всех Союзов события наглядно показывали, что он совершенно не был к ним готов. Таких репрессий по отношению к себе он явно не ожидал. Хотя это-то и было странно. Ведь, сочиняя свои откровенно антипартийные песни, он должен был понимать, что играет с огнем.
Тем временем весь 1973 год официальные власти подталкивали Галина к тому, чтобы он покинул СССР. Но он стоически сопротивлялся.
Однако силы Галича оказались небеспредельны. В 1974 году за рубежом вышла его вторая книга песен под названием "Поколение обреченных", что послужило новым сигналом для атаки на Галича со стороны властей. Когда в том же году его пригласили в Норвегию на семинар по творчеству Станиславского, ОВИР отказал ему в визе. Ему заявили: "Зачем вам виза? Езжайте насовсем". При этом КГБ пообещал оперативно оформить все документы для отъезда. И Галич сдался. 20 июня он получил документы на выезд и билет на самолет, датированный 25 июня.
Вспоминают очевидцы тех событий.
Р. Орлова: "В июне 1974 года мы пришли прощаться. Насовсем. Они улетали на следующее утро. Саша страшно устал - сдавал багаж на таможне.
Квартира уже полностью разорена. Но и для последнего обеда красивые тарелки, красивые чашки, салфетки.
Он был в обычной своей позе - полулежал на тахте. Жарко, он до пояса голый, на шее - большой крест. И в постель ему подают котлетку с гарниром, огурцы украшают жареную картошку, сок, чай с лимоном..."
А. Архангельская-Галич: "Его провожало много народу. Был там Андрей Андреевич Сахаров. Когда отец выходил из дома, во дворе все окна были открыты, многие махали ему руками, прощались... Была заминка на таможне, когда ему устроили досмотр. Уже в самолете сидел экипаж и пассажиры, а его все не пускали и не пускали. Отцу велено было снять золотой нательный крест, который ему надели при крещении, дескать, золотой и не подлежит вывозу. На что папа ответил: "В таком случае я остаюсь, я не еду! Все!" Были длительные переговоры, и наконец велено было его выпустить. Отец шел к самолету совсем один по длинному стеклянному переходу с поднятой в руке гитарой..."
Путь Галича и Ангелины Николаевны лежал в Вену. Оттуда они отправились во Франкфурт-на-Майне, затем в Осло. Там они прожили год, Галич читал в университете лекции по истории русского театра. Затем переехали в Мюнхен, где Галич стал вести на радиостанции "Свобода" передачу под названием "У микрофона Александр Галич" (первый эфир состоялся 24 августа 1974 года). Наконец они переехали в Париж, где поселились в небольшой квартирке на улице Маниль.
Оказавшись в эмиграции, Галич много и плодотворно работал. Он написал несколько прекрасных песен, пьесу "Блошиный рынок", собирался ставить мюзикл по своим вещам, в котором сам хотел играть. Кроме этого, совместно с Рафаилом Голдингом он снял 40-минутный фильм "Беженцы XX века".
Галич, даже будучи за границей, не изменил своим привычкам, приобретенным на родине. Например, амурные дела преследовали его и там. Причем дело иногда доходило до курьезов. Известно, что одна из его любовниц, зная, что не вынесет разлуки с ним, уехала из СССР вслед за ним. Но у Галича она была не единственная пассия - были и другие. Муж одной из них, уличив жену в неверности, вместо того, чтобы как следует наказать неверную или в крайнем случае подать на развод, по старой советской привычке пошел жаловаться на Галича на радиостанцию "Свобода", где тот работал. По словам Наума Коржавина, тамошние работники "совершенно охреневали от этого".
Как вспоминают люди, которые тесно общались с Галичем в те годы, за время своего пребывания за границей тот смирился с изгнанием и не верил в возможность возвращения на родину. На Западе у него появилось свое дело, которое приносило ему хороший доход, у него была своя аудитория, и мысли о возвращении все меньше терзали его. Казалось бы, живи и радуйся. Однако судьба отпустила Галичу всего лишь три с половиной года жизни за границей. Финал наступил в декабре 1977 года.
В тот день - 15 декабря - в парижскую квартиру Галича доставили из Италии, где аппаратура была дешевле, стереокомбайн "Грюндиг", в который входили магнитофон, телевизор и радиоприемник. Люди, доставившие аппаратуру, сказали, что подключение аппаратуры состоится завтра, для чего к Галичам придет специальный мастер. Однако Галич не внял этим словам и решил опробовать телевизор немедленно. Благо жена на несколько минут вышла в магазин, и он надеялся, что никто не будет мешать ему советами в сугубо мужском деле. А далее произошло неожиданное. Мало знакомый с техникой, Галич перепутал антенное гнездо и вместо него вставил антенну в отверстие в задней стенке аппаратуры, коснувшись ею цепей высокого напряжения. Его ударило током, он упал, упершись ногами в батарею, замкнув таким образом цепь. Когда супруга вернулась домой, Галич еще подавал слабые признаки жизни. Когда же через несколько минут приехали врачи, было уже поздно - он умер на руках у жены.
Естественно, смерть (да еще подобным образом) такого человека, как Галич, не могла не вызвать самые противоречивые отклики в эмигрантской среде. Самой распространенной версией его смерти была гибель от длинных рук КГБ. Этой версии придерживались многие. В том числе и его дочь Алена Архангельская-Галич. Вот ее слова на этот счет: "Летом 1977 года мы говорили с ним по телефону, и он сказал, что сейчас стало спокойнее и он надеется, что я как сопровождающая бабушку (а бабушку-то уж точно выпустят к нему) смогу приехать. Он не знал, что за несколько месяцев до этого бабушка получила письмо без штемпеля, в котором печатными буквами, вырезанными из заголовков газет, было написано: "Вашего сына Александра хотят убить". Мы решили, что это чья-то злая шутка. Кто же это прислал? Может, это действительно было предупреждение? Ведь он погиб при очень загадочных обстоятельствах, в официальной версии концы с концами не сходятся. Неправильное присоединение телеантенны в гнездо, сердце не выдержало удара током. Отец сжимал антенну обгоревшей рукой... Специалисты утверждают, что этого не могло быть, что напряжение было не настолько большим, чтобы убить. При его росте, под два метра, он не должен был так упасть, упершись в батарею. Ангелины в доме не было всего пятнадцать минут, она уходила за сигаретами. Она кричала. Улица была узенькая, напротив находилась пожарная охрана, первыми, услышав крик Ангелины, прибежали пожарные, они вызвали полицию, полиция вызвала сотрудников радиостанции "Свобода". Почему? Почему не увозили его, пока не приехала дирекция "Свободы"? И никто не вызвал "Скорую". Меня уверяли, что полиция в Париже исполняет функции и "Скорой помощи", но не реанимации же. Один факт не дает мне покоя, мне намекнули, что если бы расследование продолжалось и было бы доказано, что это убийство, а не несчастный случай, то Ангелина осталась бы без средств к существованию. Ибо гибель папы рассматривалась как несчастный случай при исполнении служебных обязанностей - он ставил антенну для прослушивания нашего российского радио, он должен был отвечать на вопросы сограждан, у него на "Свободе" была своя рубрика. Ангелина поначалу не соглашалась с этой версией и настаивала на дальнейшем расследовании. Но потом ее, видимо, убедили не рубить сук под собой - "Свобода" стала платить ей маленькую ренту, сняла квартирку. Расследование было прекращено. Но до сих пор очень многие сомневаются в достоверности этой версии..."
Известный писатель Владимир Войнович - один из тех, кто не сомневается в том, что смерть Галича наступила в результате несчастного случая. Вот его слова: "Его смерть-такая трагическая, ужасно нелепая. Она ему очень не подходила. Он производил впечатление человека, рожденного для благополучия. Но ведь смерть не бывает случайной! Такое у меня убеждение - не бывает. Судьба его была неизбежна, и это она привела его в конце концов к такому ужасному концу, где-то в чужой земле, на чужих берегах, от каких-то ненужных ему агрегатов. Я спрашивал: у тамошних людей нет никаких сомнений, что эта смерть не подстроенная".
22 декабря 1977 года в переполненной русской церкви на рю Дарью произошло отпевание Александра Галича. На нем присутствовали руководители, сотрудники и авторы "Континента", "Русской мысли", "Вестника РСХД", журнала и издательства "Посев", писатели, художники, общественные деятели, друзья и почитатели, многие из которых прибыли из-за границы-например из Швейцарии, Норвегии. Вдова Галича получила большое количество телеграмм, в том числе и из СССР - от А. Д. Сахарова, "ссыльных" А. Марченко и Л. Богораз.
Помянули покойного и его коллеги в Советском Союзе. На следующий день после его кончины сразу в двух московских театрах - на Таганке и в "Современнике" - в антрактах были устроены короткие митинги памяти Галича. Еще в одном театре - сатиры - 16 декабря после окончания спектакля был устроен поминальный вечер. Стихи Галича читал Александр Ширвиндт.
Последним пристанищем Галича стала заброшенная женская могила на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа в Париже. Девять лет спустя в эту же могилу легла и супруга Галича Ангелина Николаевна. Причем ее смерть тоже была трагической и тоже окутана туманом недомолвок. Согласно официальной версии 30 октября 1986 года, будучи в подпитии, она заснула в постели с горящей сигаретой в руке. Возник пожар, в результате которого Ангелина Николаевна задохнулась от продуктов горения. Вместе с нею умерла и ее любимая собачка Шуша. Однако, как утверждает дочь Галича Алена, когда близкая подруга погибшей по вызову полиции приехала на место происшествия, она не обнаружила в доме некоторых вещей. В частности, кое-каких документов и второй части романа Галича "Еще раз о черте". Кому понадобились эти рукописи, непонятно.
За два года до гибели вдовы Галича в СССР умерла ее 42-летняя дочь Галина. Мать на ее похороны не пустили.
В конце 80-х годов имя и творчество Александра Галича вновь вернулись на родину. 18 января 1988 года в Доме архитектора состоялся вечер, посвященный его 70-летию. В том же году был снят документальный фильм о нем - "Александр Галич. Изгнание".
|
|
|
Горбатов Борис Леонтьевич
Борис Леонтьевич Горбатов — русский советский писатель, автор сценариев, секретарь Союза писателей СССР.
Родился 2 (15) июля 1908 года на Петромарьевском руднике (ныне — Первомайск Луганской области), в еврейской семье.
Дебютировал в 1922 году рассказом «Сытые и голодные», который был напечатан в газете «Всесоюзная кочегарка». Один из создателей объединения пролетарских писателей Донбасса «Забой». Как его представитель вошел в руководство ВАПП и в 1926 переселился в Москву. Член ВКП(б) с 1930. В 1930-х был корреспондентом «Правды» в Арктике.
Во время Великой Отечественной войны работал военным корреспондентом. На общем фоне военной литературы его «Письма к товарищу» (1941-44) «выделяются благодаря личному тону, лирическому пафосу и технике риторических поворотов»[1]; по оценке К. Симонова, это «вершина публицистики военных лет».
Автор романов: «Алексей Гайдаш» (неокончен), «Наш город» (1930), «Ячейка» (1928); повестей: «Алексей Куликов, боец…» (1942), «Моё поколение» (1933), «Непокорённые» (1943); пьес: «Закон зимовки», «Одна ночь», «Юность отцов». За повесть «Непокорённые» в 1943 году был награждён Сталинской премией. Задуманный Горбатвым многотомный роман «Донбасс» (1-й том, 1951), в котором он возвращается к теме 30-х годов и стахановского движения, остался незаконченным.
Написал сценарии кинофильмов «Это было в Донбассе» (1945), «Непокорённые» (1945), «Донецкие шахтёры» (1950), «Дорога на Берлин», «Суд народов». За создание сценария фильма «Донецкие шахтёры» в 1952 году был награждён Сталинской премией. Входил в художественный совет Министерства кинематографии.
Был женат на актрисе Татьяне Кирилловне Окуневской.
Умер 20 января 1954 года в Москве.
|
|
|
Короленко Владимир Галактионович
Родился 15 июля 1853 года в Житомире. По отцу он старого казацкого рода, мать - дочь польского помещика на Волыни. Отец его, занимавший должность уездного судьи в Житомире, Дубне, Ровне, отличался редкой нравственной чистотой. В главных чертах сын обрисовал его в полу-автобиографической повести "В дурном обществе", в образе идеально-честного "пана-судьи", и более подробно - в "Истории моего современника". Детство и отрочество Короленко протекли в маленьких городках, где сталкиваются три народности: польская, украинско-русская и еврейская. Бурная и долгая историческая жизнь оставила здесь ряд воспоминаний и следов, полных романтического обаяния. Все это, в связи с полу-польским происхождением и воспитанием, наложило неизгладимую печать на творчество Короленко и ярко сказалось в его художественной манере, роднящей его с новыми польскими писателями - Сенкевичем, Оржешко, Прусом. В ней гармонично слились лучшие стороны обеих национальностей: польская колоритность и романтичность, и украинско-русская задушевность и поэтичность. К природным качествам пришли на помощь альтруистические течения русской общественной мысли 70-х годов. Все эти элементы создали художника с высоко-поэтическими настроениями, с всепроникающей и всепобеждающей гуманностью. В 1870 году Короленко окончил курс в ровенском реальном училище. Незадолго до этого умер идеально бескорыстный его отец, оставив многочисленную семью почти без всяких средств. Когда в 1871 году Короленко поступил в Санкт-Петербургский технологический институт, ему пришлось вынести самую тяжелую нужду; обедать за 18 копеек в благотворительной кухмистерской он мог себе позволить не чаще одного раза в месяц. В 1872 году благодаря стараниям энергичной матери, ему удалось перебраться в Москву и поступить стипендиатом в Петровско-Разумовскую земледельческую академию. В 1874 году, за подачу от имени товарищей коллективного прошения, он был исключен из академии. Поселившись в Петербурге, Короленко вместе с братьями добывал средства к существованию для себя и семьи корректурной работой. С конца 70-х годов Короленко подвергается аресту и ряду административных кар. После нескольких лет ссылки в Вятской губернии, он в начале 80-х годов был поселен в Восточной Сибири, в 300 верст за Якутском. Сибирь произвела на невольного туриста огромное впечатление и дала материал для лучших его очерков. Дико-романтическая природа сибирской тайги, ужасающая обстановка жизни поселенцев в якутских юртах, полная самых невероятных приключений жизнь бродяг, с их своеобразной психологией, типы правдоискателей, рядом с типами людей почти озверевших - все это художественно отразилось в превосходных очерках Короленко из сибирской жизни: "Сне Макара", "Записках сибирского туриста", "Соколинце", "В подследственном отделении". Верный основному складу своей творческой души - любви к яркому и возвышенному, автор почти не останавливается на будничных сторонах сибирского быта, а берет его по преимуществу в его наиболее величавых и настраивающих на высокой лад проявлениях. В 1885 году Короленко разрешено было поселиться в Нижнем Новгороде, и с тех пор все чаще и чаще фигурирует в его рассказах верхневолжская жизнь. Романтического в ней мало, но много беспомощности, горя и невежества - и это нашло свое отражение в рассказах Короленко: "На солнечном затмении", "За иконой", "Река играет", в полу-этнографических "Павловских очерках" и особенно в очерках, составивших целую книгу "В голодный год" (Санкт-Петербург, 1893). Эта книга явилась результатом энергической деятельности Короленко по устройству бесплатных столовых для голодающих в Нижегородской губернии. Газетные статьи его об организации помощи голодающим в свое время дали ряд весьма важных практических указаний. Общественная деятельность Короленко за все время его 10-летнего пребывания в Нижнем была, вообще, чрезвычайно ярка. Он стал своего рода "учреждением"; около него сгруппировались лучшие элементы края для культурной борьбы с злоупотреблениями всякого рода. Банкет, устроенный ему по случаю отъезда из Нижнего в 1896 году, принял грандиозные размеры. К числу самых блестящих эпизодов нижегородского периода жизни Короленко принадлежит так называемое "Мултанское дело", когда, благодаря замечательной энергии Короленко и искусно поведенной защите, были спасены от каторги обвинявшиеся в ритуальном убийстве вотяки. В 1894 году Короленко ездил в Англию и Америку и часть своих впечатлений выразил в очень оригинальной повести "Без языка" ("Русское Богатство", 1895, ? 1 - 3 и отдельно), несколько сбивающейся на анекдот, но в общем написанной блестяще и с чисто - диккенсовским юмором. С 1895 года Короленко - член редакции и официальный представитель "Русского Богатства" - журнала, к которому он теперь примкнул окончательно; раньше его произведения чаще всего печатались в "Русской Мысли". В 1900 году при образовании разряда изящной словесности при Академии Наук, Короленко был в числе первых, избранных в почетные академики, но в 1902 году, в связи с незакономерным кассированием выборов в почетные академики Горького , Короленко вернул свой диплом при письменном протесте. С 1900 года Короленко поселился в Полтаве. - Короленко начал свою литературную деятельность еще в конце 70-х годов, но большой публикой не был замечен. Его первая повесть "Эпизоды из жизни искателя" появилась в "Слове" 1879 года. Сам автор, очень строгий к себе и вносивший в им самим изданные собрания своих произведений далеко не все им напечатанное, не включил в них "Эпизодов". А между тем, несмотря на большие художественные недочеты, эта повесть чрезвычайно замечательна, как историческое свидетельство нравственного подъема, охватившего русскую молодежь 70-х годов. Герой рассказа - "искатель" - как-то органически, до мозга костей проникнут сознанием, что каждый человек должен себя посвятить общественному благу и ко всякому, кто заботится только о себе и думает о своем личном счастье, относится с нескрываемым презрением. Интерес рассказа в том и заключается, что в нем нет ничего напускного: это не щеголянье альтруизмом, а глубокое настроение, проникающее человека насквозь. И в этом настроении - источник всей дальнейшей деятельности Короленко. С течением времени отпала нетерпимость сектантства, исчезло презрение к чужому мнению и миросозерцанию, и остались только глубокая любовь к людям и стремление доискаться в каждом из них лучших сторон человеческого духа, под какой бы толстой и, с первого взгляда, непроницаемой корой наносной житейской грязи они ни скрывались. Удивительное уменье отыскать в каждом человеке то, что, в pendant гетевскому ewig weibliche, можно было бы назвать das ewig menschliche, больше всего и поразило читающую публику в "Сне Макара", которым, после 5 лет молчания, прерывавшегося только небольшими очерками и корреспонденциями, Короленко вторично дебютировал в "Русской Мысли" 1885 года. Что может быть серее, неинтереснее той обстановки и той жизни, изобразить которую задался автор. Почти объякутившийся житель затерянной под полярным кругом сибирской слободы напился на последние деньги отвратительной водки, настоенной на табаке, и поколоченный своей старухой за то, что напился в одиночку, а не разделил с ней омерзительного питья, завалился спать. Что может сниться такому почти потерявшему человеческий образ полудикарю, официально считающемуся христианином, но на самом деле и Бога представляющему себе в якутском образе Великого Тойона? И все же автор успел заметить и в этом скотоподобном облике тлеющую божественную искру. Силой творческой власти он раздул ее и осветил ею темную душу дикаря, так что стала она нам близка и понятна. И сделал это автор, отнюдь не прибегая к идеализации. Мастерской рукой дав на небольшом пространстве очерк всей жизни Макара, он не скрыл ни одной плутни и ни одной проделки его, но сделал это не как судья и обличитель, а как добрый друг, отыскивая любящим сердцем все смягчающие обстоятельства и убеждая читателя, что не в испорченности Макара источник его отступлений от правды, а в том, что никто никогда не учил Макара отличать добро от зла. Успех "Сна Макара" был огромный. Превосходный истинно-поэтический язык, редкая оригинальность сюжета, необыкновенная сжатость и вместе с тем рельефность характеристики лиц и предметов (последнее вообще составляет одну из сильнейших сторон художественного дарования Короленко) - все это, в связи с основной гуманной мыслью рассказа, произвело чарующее впечатление, и молодому писателю сразу отведено было место в первых рядах литературы. Одна из характернейших сторон успеха, выпавшего на долю как "Сна Макара", так и других произведений Короленко - всеобщность этого успеха; так, не только самый обстоятельный, но и самый восторженный этюд о Короленко написал критик "Московских Ведомостей", Говоруха-Отрок, известный своей ненавистью ко всему "либеральному". Вслед за "Сном Макара" появился рассказ "В дурном обществе" - тоже одно из коронных произведений Короленко. Рассказ написан в совершенно романтическом стиле, но эта романтика свободно вылилась из романтического склада души автора, и потому блеск рассказа не мишурный, а отливает настоящим литературным золотом. Действие опять происходит в такой среде, где только очень любящее сердце может открыть проблески человеческого сознания - в сборище воров, нищих и разных свихнувшихся людей, приютившихся в развалинах старого замка одного из волынских городков. Общество - действительно "дурное"; автор устоял против соблазна сделать своих отверженцев протестантами против общественной неправды, "униженными и оскорбленными", хотя сделать это он мог очень легко, имея в своем творческом распоряжении колоритную фигуру пана Тыбурция, с его тонким остроумием и литературным образованием. Все господа "из замка" преисправно воруют, пьянствуют, вымогательствуют и развратничают - и, однако, сын "пана судьи", случайно сблизившись с "дурным обществом", ничего дурного не вынес из него, потому что тут же встретил высокие образцы любви и преданности. Тыбурций действительно что-то некрасивое совершил в прошлом, а в настоящем продолжает воровать и сына тому же учить, но маленькую, медленно тающую в подземелье дочь свою он любит безумно. И такова сила всякого истинного чувства, что все дурное в жизни "дурного общества" отскакивает от мальчика, ему передается только жалость всего общества к Марусе, и вся энергия его гордой натуры направляется на то, чтобы облегчить, чем возможно, печальное существование Маруси. Образ маленькой страдалицы Маруси, из которой "серый камень", то есть подземелье, высасывает жизнь, принадлежит к грациознейшим созданиям новейшей русской литературы, и смерть ее описана с той истинной трогательностью, которая дается только немногим избранникам художественного творчества. По романтическому тону и месту действия к рассказу "В дурном обществе" близко примыкает полесская легенда "Лес шумит". Она написана почти сказочной манерой и по сюжету довольно банальна: пана убил оскорбленный в своих супружеских чувствах холоп. Но подробности легенды разработаны превосходно; в особенности прекрасна картина волнующегося перед бурей леса. Выдающее уменье Короленко описывать природу сказалось здесь во всем блеске. Зорким глазом подсмотрел он не только общую физиономию леса, но и индивидуальность каждого отдельного дерева. Вообще дар описания природы принадлежит к числу важнейших особенностей дарования Короленко. Он воскресил совсем-было исчезнувший из русской литературы, после смерти Тургенева , пейзаж. Чисто романтический пейзаж Короленко имеет, однако, мало общего с меланхолическим пейзажем автора "Бежина Луга". При всей поэтичности темперамента Короленко меланхолия ему чужда, и из созерцания природы он пантеистически извлекает то же бодрящее стремление ввысь и ту же веру в победу добра, которые составляют основную черту его творческой личности. К волынским, по месту действия, рассказам Короленко принадлежат еще "Слепой музыкант" (1887), "Ночью" (1888) и рассказ из еврейской жизни: "Иом-Кинур". "Слепой музыкант" написан с большим искусством, в нем много отдельных хороших страниц, но, в общем, задача автора - дать психологический очерк развития у слепородженного представлений о внешним мире - ему не удалась. Для художества здесь слишком много науки или, вернее, научных домыслов, для науки - слишком много художества. Поистине благоухающим можно назвать рассказ "Ночью". Разговоры детей о том, как появляются на свет дети, переданы с поразительной наивностью. Такой тон создается только с помощью качества, драгоценнейшего для беллетриста - памяти сердца, когда художник воссоздает в своей душе мельчайшие подробности былых чувств и настроений, во всей их свежести и непосредственности. В рассказе фигурируют и взрослые. Одному из них, молодому доктору, удачно справившемуся с тяжелыми родами, они кажутся простым физиологическим актом. Но другой собеседник два года тому назад при таком же "простом" физиологическом акте потерял жену, и жизнь его разбита. Вот почему он не может согласиться, что все это очень "просто". И автор этого не думает; и для него смерть и рождение, как и все человеческое существование - величайшая и чудеснейшая из тайн. Оттого и рассказ весь проникнут веянием чего-то таинственного и неизведанного, к пониманию которого можно приблизиться не ясностью ума, а неопределенными порывами сердца. В ряду сибирских рассказов Короленко, кроме "Сна Макара", заслуженной известностью пользуются "Из записок сибирского туриста", с центральной фигурой "убивца". Всепроникающая гуманность автора выразилась здесь с особенной глубиной. Всякий другой повествователь, рассказав историю, с обычной точки зрения, "справедливого" убийства, в котором невольный "убивец" явился мстителем за ряд злодейств и избавителем от смерти матери с 3 детьми, наверное, на этом бы и успокоился. Но "убивец" - человек необычного душевного склада; он правдоискатель по преимуществу и не удовлетворяет его справедливость, достигнутая путем пролития крови. Мечется в страшной тоске "убивец" и не может примириться с страшной коллизией двух одинаково священных принципов. Та же коллизия двух великих начал лежит в основе небольшого рассказа "В пасхальную ночь". Автор вовсе не имеет намерения осуждать тот порядок, по которому арестантам не дозволяют бежать из тюрем: он только констатирует страшный диссонанс, он только с ужасом отмечает, что в ночь, когда все говорит о любви и братстве, хороший человек, во имя закона, убил другого человека, ничем дурным в сущности себя не заявившего. Таким же отнюдь не тенденциозным, хотя и всего менее бесстрастным художником является Короленко и в превосходном рассказе о сибирских тюрьмах - "В подследственном отделении". В яркой фигуре полупомешанного правдоискателя Яшки автор, с одной стороны, с полной объективностью отнесся к той "народной правде", пред которой так безусловно преклоняются многие из ближайших автору по общему строю миросозерцания людей. Но, вместе с тем, Короленко любит свою собственную, свободно родившуюся в его чуткой душе, правду слишком живой любовью, чтобы преклониться пред всем, что исходит из народа, только потому, что оно народное. Он благоговеет пред нравственной силой Яшки, но весь душевный облик искателя какого-то "прав закона", прототип мрачных фигур раскола, фанатиков, сжигавших себя во имя защиты обрядности - ему нимало не симпатично. - Переселившись на Волгу, Короленко побывал в Ветлужском крае, где на Святом озере, у невидимого Китеж-града, собираются правдоискатели из народа - раскольники разных толков - и ведут страстные дебаты о вере. И что же вынес он из этого посещения? (рассказ: "Река играет"). "Тяжелые, не радостные впечатления уносил я от берегов Святого озера, от невидимого, но страстно взыскуемого народом града... Точно в душном склепе, при тусклом свете угасающей лампады провел я всю эту бессонную ночь, прислушиваясь, как где-то за стеной кто-то читает мерным голосом заупокойные молитвы над уснувшей навеки народной мыслью". Короленко всего менее, однако, считает народную мысль действительно уснувшей навеки. Другой рассказ из волжской жизни - "На солнечном затмении" - заканчивается тем, что те же обитатели захолустного городка, которые так враждебно отнеслись к "остроумам", приехавшим наблюдать затмение, прониклись удивлением пред наукой, столь мудрой, что даже пути Господни ей ведомы. В заключительном вопросе рассказа: "когда же окончательно рассеется тьма народного невежества?" слышится не уныние, а желание скорейшего осуществления заветных стремлений. Вера в лучшее будущее составляет вообще основную черту духовного существа Короленко, чуждого разъедающей рефлексии и отнюдь не разочарованного. Это его резко отличает от двух ближайших сверстников по писательскому рангу, который он занимает в истории новейшей русской литературы - Гаршина и Чехова . В первом из них обилие зла на земле убило веру в возможность счастья, во втором - серость жизни посеяла невыносимую скуку. Короленко, несмотря на множество личных тяжелых испытаний, а, может быть, как раз благодаря им, и не отчаивается, и не скучает. Для него жизнь таит множество высоких наслаждений, потому что в победу добра он верит не из банального оптимизма, а в силу органического проникновения лучшими началами человеческого духа. К середине 1890-х годов чисто художественная деятельность Короленко достигла своего кульминационного пункта. Среди написанных им с тех пор произведений есть прекрасные очерки и этюды, в ряду которых особенно нужно отметить "Государевых ямщиков" и "Мороз" (из сибирской жизни), но нового для характеристики литературного облика автора они не дают. С 1906 года Короленко начал печатать отдельными главами самое обширное по объему из своих произведений: автобиографическую "Историю моего современника". По замыслу это должно было быть нечто типическое по преимуществу. Автор заявляет, что его "записки - не биография, не исповедь и не автопортрет"; но, вместе с тем, он "стремился к возможно полной исторической правде, часто жертвуя ее красивыми или яркими чертами правды художественной". В результате "историческое" или, вернее, автобиографическое взяло верх над типическим. К тому же вышедшие пока 2 части "Истории моего современника", главным образом, посвященные начальному периоду жизни Короленко, центральным пунктом которой является столкновение трех национальных элементов в эпоху польского восстания 1863 года, недостаточно типичны с общерусской точки зрения. Не типичны и те формы крепостного права, которые так поражали молодого наблюдения в быту шляхетской Украины. Очень удались Короленко воспоминания о писателях - Успенском , Михайловском , Чехове, - которые он объединил под общим заглавием "Отошедшие". Среди них поистине превосходен очерк об Успенском, написанный со всей выразительностью чисто беллетристического этюда и, вместе с тем, согретый настоящей личной любовью к писателю и человеку. Блестящее место в литературном формуляре Короленко занимает обширная публицистическая деятельность его - его многочисленные газетные и журнальные статьи, посвященные разным жгучим злобам текущего дня. Проникновенная публицистика Короленко находится в тесной связи с выдающейся практической его деятельностью. Где бы он ни поселился, он везде становился в центре активной работы, направленной к облегчению народных нужд и бедствий. Эта практическая деятельность Короленко неотделима от литературной и образует одно слитное целое. Трудно сказать, что, например, в "Голодном годе", или в произведшем огромное впечатление "Бытовом явлении" (1910) есть замечательное литературное явление и что - крупнейшая общественная заслуга. В общем, высокое положение, которое занимает в современной литературе Короленко, - в такой же степени выражение прекрасного, в одно и то же время и задушевного, и изящного художественного таланта, как и результат того, что он рыцарь пера в лучшем смысле этого слова. Случится ли стихийное бедствие, осудят ли невинных людей, учинят ли погром, доведут ли до кошмара, до превращения в "бытовое явление" смертные казни, Короленко уже "не может молчать", по выражению Толстого; ему не боязно говорить об "избитом сюжете". И искренность гуманизма Короленко так глубока и несомненна, что захватывает читателя совершенно независимо от принадлежности к тому или другому политическому лагерю. Короленко не "партиец", он гуманист в прямом и непосредственном смысле слова. Сочинения Короленко пользовались всегда большим успехом на книжном рынке. Вышедшая в 1886 году 1-я книга его "Очерков и рассказов" выдержала 13, 2-ая книга (1893) - 9, 3-я книга (1903) - 5, "Слепой музыкант" (1887) - 12, "В голодный год" - 6, "Без языка" (1905) - 5, "История моего современника" (1910) - 2 издания. - В десятках тысяч экземпляров разошлись выпущенные разными книгоиздательствами мелкие рассказы Короленко. Первым сколько-нибудь "Полным собранием сочинений" Короленко является то, которое приложено к "Ниве" (1914, в 9 томах). Сравнительно полная библиография написанного Короленко дана в обстоятельной книжке княгини Н.Д. Шаховской: "Владимир Галактионович Короленко. Опыт биографической характеристики" (Москва, 1912). - Ср. Арсеньев , "Критические этюды" (том II); Айхенвальд , "Силуэты" (том I); Богданович , "В годы перелома"; Батюшков , "Критические очерки" (1900); Арсений Введенский ("Исторический Вестник", 1892, том II); Венгеров , "Источники" (том III); Владиславлев, "Русские писатели"; Волжский , "Из мира литературных исканий" (1906); Ч. Ветринский ("Нижегородский Сборник", 1905); Гольцев , "О художниках и критиках"; Ив. Иванов , "Поэзия и правда мировой любви" (1899); Козловский , "Короленко" (Москва, 1910); Луначарский, "Этюды"; Мережковский ("Северный Вестник", 1889, 5); Ю. Николаев (Говоруха-Отрок) ("Русское Обозрение", 1893 и отдельно); Овсянико-Куликовский ("Вестник Европы", 1910, 9, и "Собрание сочинений", 9); Поктовский, "Идеализм в произведениях Короленко" (Казань, 1901); С. Протонопов ("Нижегородский Сборник", 1905); Пругавин ("Русские Ведомости", 1910, ? 99 - 104); Скабичевский , "История новой русской литературы"; Столяров, "Новые русские беллетристы" (Казань, 1901); Седов ("Вестник Воспоминаний", 1898, 3); Треплев, "Молодое Сознание" (1904); Уманьский ("Нижегородский листок", 1903, 130); Чуковский, "Критические рассказы" (1910). С. Венгеров.
|
|
|
Шоу Бернард
Джордж Бернард Шоу (1856-1950) — английский писатель, драматург, прозаик, эссеист, один из реформаторов театра 20 века, пропагандист драмы идей. Один из учредителей социал-реформистского «Фабианского общества» (1884). Роман «Социалист-любитель» (1883), статьи о музыке и театре (пропагандировал пьесы Генрика Ибсена как образец новой драмы). Создатель драмы-дискуссии, в центре которой — столкновение враждебных идеологий, социально-этические проблемы: «Дома вдовца» (1892), «Профессия г-жи Уоррен» (1894), «Тележка с яблоками» (1929).
В основе художественного метода Бернарда Шоу — парадокс как средство ниспровержения догматизма и предвзятости — («Андрокл и лев», 1913, «Пигмалион», 1913), традиционности представлений (исторические пьесы «Цезарь и Клеопатра», 1901, пенталогия «Назад к Мафусаилу», 1918-20, «Святая Иоанна», 1923). Будучи сторонником социализма, приветствовал Октябрьскую революцию в России, достижения СССР, которые связывал с деятельностью Иосифа Виссарионовича Сталина, разделяя заблуждения части западной левой интеллигенции. Нобелевская премия (1925).
Независимый театр
Бернард Шоу родился 26 июля 1856 года, в Дублине. Ирландец по происхождению, Шоу неоднократно обращался в своем творчестве к острым проблемам, связанным с отношениями между Англией и «другим островом Джона Булля», как озаглавлена его пьеса (1904). Однако родные места он навсегда покинул двадцатилетним юношей. В Лондоне Шоу тесно сблизился с участниками «Фабианского общества», разделяя их программу реформ с целью постепенного перехода к социализму.
Принимая участие в пропагандистских кампаниях фабианцев и участвуя в работе муниципалитета одного из лондонских пригородов, Бернард Шоу начинал свою литературную деятельность как автор трактатов, разъясняющих основные установки движения, взявшего имя римского полководца Фабия, который прославился медлительностью и осторожностью, а также романами с откровенной идеологической подоплекой («Неуживчивый социалист», 1887, и другие). К прозе Бернард время от времени возвращался и впоследствии, публикуя новеллы и романы, чаще всего представлявшие собой беллетризированный философский очерк или обозрение понятий и нравов, облеченное в форму занимательного повествования с нетривиальной фабулой. Однако его истинным призванием оказался театр.
С 1888 Бернард Шоу постоянно выступал как театральный критик газеты «Стар», где сначала писал о музыкальном театре, а затем и о драме. Рецензии Шоу собраны в трехтомном издании «Наш театр девяностых» (1932). Основное внимание Шоу-критик уделял новым веяниям на подмостках, сопрягавшимся для него прежде всего с именем Генрика Ибсена. Большая статья «Квинтэссенция ибсенизма» (1891) приобрела характер творческого манифеста самого Шоу, возвестившего о своем неприятии господствовавшей театральной эстетики (мелодрама, «хорошо сделанная пьеса» с любовным сюжетом и т. п.) и о приверженности драме, затрагивающей актуальные общественные конфликты.
Современная драматургия должна была вызывать прямой отзвук у аудитории, узнающей в ней ситуации из собственного жизненного опыта, и провоцировать дискуссию, которая выходила бы далеко за пределы частного случая, показанного со сцены. Коллизии этой драматургии, в отличие от шекспировских, которые Бернард Шоу считал устаревшими, должны носить интеллектуальный или социально-обличительный характер, отличаясь подчеркнутой злободневностью, а персонажи важны не столько своей психологической сложностью, сколько чертами типа, проявленными полно и наглядно.
«Дома вдовца» (1892) и «Профессия миссис Уоррен» (1893, поставлена 1902), пьесы, ставшие дебютом Шоу-драматурга, последовательно реализуют эту творческую программу. Обе они, как и ряд других, создавались для лондонского Независимого театра, существовавшего на правах полузакрытого клуба и поэтому относительно свободного от давления цензуры, препятствовавшей постановкам пьес, которые отличались смелостью изображения прежде табуированных сторон жизни и нетрафаретным художественным решением.
Цикл, получивший авторское название «Неприятные пьесы» (в него входит также «Сердцеед»,1893), затрагивает темы, никогда прежде не возникавшие в английской драматургии: бесчестные махинации, на которых наживаются респектабельные домовладельцы; любовь, не считающаяся с мещанскими нормами и запретами; проституция, показанная как болезненная социальная язва викторианской Англии. Все они написаны в жанре трагикомедии или трагифарса, самом органичном для дарования Шоу.
Путь Бернарда Шоу к славе
На сценах больших лондонских, а затем и европейских театров произведения Бернард Шоу начали проникать с конца 1990-х годов, когда он приступил к циклу «Приятных пьес», включающему пьесу о бунте женщины против предустановленности своего жребия образцовой супруги и матери («Кандида», 1897), за которой в том же году последовал «Избранник судьбы». Целью Шоу и в этих пьесах было «превратить сцену в трибуну пропаганды и арену дискуссий», однако он теперь охотно использовал приемы развлекательного театра, чтобы говорить с публикой на привычном ей языке, не отказываясь ни от значительной и острой проблематики, ни от иронии и пристрастия к парадоксу, во многом определяющим его стилистику. Характер художественных решений принципиально не изменился и в третьем цикле «Пьесы для пуритан», где Шоу строит действие, избегая любовных эпизодов («Ученик Дьявола», 1897, ставший его первым громким успехом, и др.).
Мировая слава приходит к Бернарду Шоу после того, как в постановках Х. Гренвилл-Баркера на сцене королевского театра Корт за три сезона (1904-07) прошли некоторые из наиболее значительных его пьес, в том числе «Человек и сверхчеловек» (1905), «Майор Барбара» (1905), «Цезарь и Клеопатра» (1907). Они окончательно закрепили за Шоу репутацию ниспровергателя мнимых очевидностей, покушающегося на фундаментально важные понятия общепринятой морали и на представления об истории, которые выглядят аксиоматичными. Ирония Шоу, у которого сатирический пафос сочетается со скепсисом, ставящим под сомнение разумность социального устройства и реальность прогресса, является главным отличительным свойством его драматургии, все более отмеченной тяготением к философским коллизиям. Упреки в «недостаточной серьезности», высказанные по адресу Шоу еще Львом Николаевичем Толстым, повторяются с появлением каждой его новой пьесы, приобретая особенно настойчивый характер в тех случаях, когда предметом язвительных нападок драматурга становятся наиболее укорененные верования его эпохи.
Поворот к социализму
Воинствующий атеизм сочетался у Бернарда Шоу с апологией «жизненной силы», которая, в согласии с объективными законами эволюции, должна в конечном итоге создать свободного и всемогущего индивидуума, который свободен и от своекорыстия, и от мещанской ограниченности, и от моральных догм ригористического характера. Социализм, провозглашаемый Шоу в качестве идеала, рисовался ему как общество, основанное на абсолютном равноправии и всестороннем развитии личности.
Прообразом такого общества Шоу считал Советскую Россию. Не раз заявляя о своей безоговорочной поддержке диктатуры пролетариата и выражая восторг перед Лениным, Бернард Шоу предпринял в 1931 поездку по СССР и в своих отзывах об увиденном грубо исказил реальную ситуацию в угоду собственным теоретическим воззрениям, побуждавшим не замечать ни голода, ни беззакония, ни рабского труда. В отличие от других западных приверженцев советского эксперимента, постепенно убеждавшихся в его политической и моральной несостоятельности, Шоу оставался «другом СССР» до конца жизни.
Эта позиция наложила отпечаток на его философские пьесы, обычно представляющие собой откровенную проповедь утопических взглядов Шоу или попытку аргументировать его политические предпочтения. Престиж Шоу-художника создан преимущественно пьесами иного рода, последовательно осуществляющими его принцип драмы идей, которая предполагает столкновение не сочетаемых представлений о жизни и систем ценностей. Пьеса-дискуссия, которую Шоу считал единственной подлинно современной драматургической формой, могла представлять собой и комедию нравов, и памфлет, обращенный к злободневной теме, и гротескное сатирическое обозрение («экстраваганца», по терминологии самого Шоу), и «высокую комедию» с тщательно разработанными характерами, как в «Пигмалионе» (1913), и «фантазию в русском стиле» с ясными отголосками мотивов Антона Павловича Чехова (написанный в годы Первой мировой войны, воспринятой им как катастрофа, «Дом, где разбиваются сердца» (1919, поставлена в 1920 году).
Жанровому многообразию драматургии Бернарда Шоу соответствует ее широкий эмоциональный спектр — от сарказма до элегичного размышления над судьбами людей, оказывающихся жертвами уродливых общественных установлений. Однако остается неизменной исходная эстетическая идея Шоу, убежденного, что «пьеса без спора и без предмета спора больше уже не котируется как серьезная драма». Его собственной наиболее последовательной попыткой создать серьезную драму в точном значении слова была «Святая Иоанна» (1923), представляющая собой версию истории суда и расправы над Жанной дАрк. Почти одновременно написанная из пяти частей пьеса «Назад к Мафусаилу» (1923), действие которой начинается во времена творения и заканчивается в 1920 году, всего полнее иллюстрирует исторические концепции Шоу, воспринимающего хронику человечества как чередование периодов стагнации и творческой эволюции, в конце концов одерживающей верх.
Бернард Шоу скончался 2 ноября 1950, в Эйот-Сент-Лоренсе.
|
|
Киршон Владимир Михайлович
[1902—1938] — современный драматург, один из руководителей Российской ассоциации пролетарских писателей. Род. в семье интеллигентов-меньшевиков, в 1905—1907 отошедших от политической работы. Окончил 6 классов гимназии, весной 1918 вступил в комсомол и ушел на кавказский фронт. В 1920 вступил в члены ВКП(б). В начале 1921 был послан в Свердловский университет. В 1923 был направлен в Ростов-на-Д., где заведывал сначала учебной частью совпартшколы, а потом был зам. заведующего агитпропом. Организовал Ростовскую, а затем и Северокавказскую ассоциацию пролетписателей. В 1925 переехал в Москву для работы в качестве секретаря ВАППа. Написал книжку о Есенине и ряд статей в журналах "На литературном посту", "Октябрь" и "Молодая гвардия". В настоящее время — секретарь РАППа и председатель ее киносекции.
Уже в первой серьезной драматургической работе К. — пьесе "Константин Терехин" [1926] — проявились основные особенности К. как драматурга: резкая публицистическая направленность, актуальность и значительность тематики, сильная сатирическая тенденция, реалистическая манера, стремление к социально-психологическому раскрытию персонажей. Несмотря на ряд существенных недостатков (далеко недостаточное уменье овладеть материалом, приводящее к натурализму, "авантюрное", случайное разрешение драматического конфликта, ряд лишних, не имеющих прямого отношения к теме моментов, недостаточная яркость и характерность языкового материала и пр.), пьеса была значительным явлением в молодой пролетарской драматургии.
Вторая пьеса К. "Рельсы гудят" [1927] также отличалась чрезвычайной тематической актуальностью. В ней изображался рабочий-выдвиженец, назначенный директором крупного завода в обстановке огромных трудностей. К. удалось показать, что задача реорганизации производства, вставшая перед рабочим-директором, неразрывно связана с задачей реорганизации человеческого материала, работников завода, и с реорганизацией самого себя. Герой пьесы — рабочий Василий Новиков — показан К. не как романтический герой, пролетарский "рыцарь без страха и упрека", чудом преодолевающий все препятствия, а как реальная личность; это одно уже являлось серьезным достижением молодой пролетарской драматургии, усиленно боровшейся тогда со схемой и штампом. "Рельсы гудят" были несомненно свидетельством художественного роста К., — и это проявилось, в частности, очень заметно в яз. пьесы: передовые и отсталые рабочие заговорили у К. своим яз., без фальши и "переигрывания". Едва ли не впервые на советской сцене был показан завод, цех во время работы. "Рельсы гудят" не были однако художественно зрелым произведением. В пьесе были выражены две различные, противоречивые жанрово-стилевые тенденции: сатирически-гротескная и реалистическая тенденция. Другим недостатком пьесы явился не вполне преодоленный Киршоном натурализм.
В следующей пьесе "Город ветров" [1928] Киршон преодолевает ряд недостатков, свойственных первому этапу его творчества. Хотя и в этой пьесе сказалась некоторая неслаженность: так, несомненно, противоречит всему реалистическому характеру пьесы фигура ашуга (народного певца), данная в романтическо-экзотическом плане. Тенденции к большому и широкому художественному обобщению, едва намеченные в предыдущих композициях Киршона, получают в этой пьесе более яркое выражение.
Используя как основу действительные исторические события (героическая история 26 бакинских комиссаров), К. ставит в "Городе ветров" проблему авангарда и класса, их взаимоотношений, показывая временный отход массы класса от авангарда, неизбежность скорого возвращения к авангарду, слияния с ним и конечную победу авангарда. Элементы этой победы заключены уже в самой трагической гибели комиссаров: тот факт, что англичане торопятся с их расстрелом, объясняется боязнью англичан перед комиссарами, боязнью, вызванной начинающимся подъемом рабочего движения после реакции. В физической гибели комиссаров заключена так. обр. победа тех идей, за которые они гибнут. Здесь, как и в самых отношениях между авангардом и временно отошедшей от него массой, содержатся элементы подлинной и высокой трагедийности.
Если в "Константине Терехине" и "Рельсы гудят" проявились элементы бытовой комедии, сатирического гротеска, реалистическ. драмы и др., то в "Городе ветров" заметное выражение получила лирическая тенденция. Наиболее зрелым произведением К. является его последняя пьеса "Хлеб". Так же как и в "Городе ветров", К. стремится в частном показать проявление общего. На актуальнейшем материале современности — хлебозаготовительной кампании — К. показывает острую классовую борьбу с кулачеством пролетариата и идущей за ним бедноты в союзе с середняком, ставит проблемы политической стратегии, политического руководства, показывает борьбу двух политических линий, двух типов политических руководителей, являющуюся борьбой социальных характеров. Творческий рост Киршона привел к тому, что пьеса достаточно выдержана в едином стилевом плане, органически включающем в себя различные тенденции, свойственные творчеству Киршона.
("Константин Терехин" был поставлен в Риге [1929], в Лондоне — в Малом театре [1929], в Париже [1929—1930] — в театре "Авеню", выдержав свыше 100 спектаклей, в Лейпциге [1929] — в Лейпцигском драматическом театре, в Нью-Йорке [1929—1930] — в Мартин-Бек театре, в Берлине и в разных городах Германии и Франции. Пьеса переведена на немецкий, французский, английский, украинский, армянский, финский, испанский и др. яз., издана во Франции и в Америке. "Рельсы гудят" переведены на немецкий, украинский, тюркский, армянский, татарский, белорусский, узбекский и другие языки).
Библиография: I. Как они кончат, изд. Свердловского университета, М., 1922; Единый фронт, изд. "Молодой гвардии", 1922; Ночь под Рождество, изд. Главполитпросвета, М., 1923; Наша Карманьола, изд. 2-е, "Молодая гвардия", M. — Л.; 1924; Факт, которого не было, изд. Свердловского университета, М., 1925; Сергей Есенин, изд. "Прибой", Л., 1926; Константин Терехин (напис. совм. с А. Успенским), Гиз, М., 1927; На кино-посту, изд. "Московский рабочий", М., 1928; Рельсы гудят, Гиз, М., 1928; Рельсы гудят, Картина К XII годовщине Октября, М., 1929; Город ветров, изд. "Московский рабочий", Москва, 1930 (отрывки в "Октябре"); Хлеб, 1930.
|
|
|
Диккенс Чарльз
Чарльз Джон Хаффам Диккенс родился 7 февраля 1812г. в Лендпорте близ Портсмута в семье портового чиновника. Чарльз был вторым из восьми детей. 1816 – семья переезжает в Чатэм (графство Кент). Читать Чарльза учит мать, какое-то время он посещает начальную школу. 1821-1824 – ходит в обычную школу. Много читает. 1822 – семья переезжает в Лондон. 1824 – Чарльз вынужден бросить школу и начать работать за шесть шиллингов в неделю на фабрике ваксы в Хангерфорд-Стерз на Стрэнде. 20 февраля 1824 – его отец арестован за долги и заключен в тюрьму Маршалси. Получив небольшое наследство, он рассчитывается с долгами и 28 мая того же года освобождается. Около двух лет Чарльз посещает частную школу под названием Академия Веллингтон-Хаус. Работая младшим клерком в одной из адвокатских контор, Чарльз изучает стенографию, готовя себя к деятельности газетного репортера. 1828 – он становится независимым репортером суда Докторс-Коммонз. 1830 – к своему восемнадцатилетию Диккенс получает читательский билет в Британский музей и принимается усердно пополнять своё образование. 1832 – становится репортёром «Парламентского зеркала» (The Mirror of Parliament) и «Тру сан» (The True Sun). В «Мансли мэгэзин» (The Monthly Magazine) появляется беллетристический очерк о жизни и характерных типах Лондона. Четыре следующих выходят в течение января-августа 1833г., причём последний подписан псевдонимом Боз, прозвищем младшего брата Диккенса, Мозеса. 1833 – Диккенс становится постоянным репортёром «Морнинг кроникл» (The Morning Chronicle), газеты, публиковавшей репортажи о значительных событиях во всей Англии. 1835 – Дж.Хогарт, издатель «Ивнинг кроникл» (The Evening Chronicle), просит Диккенса написать ряд очерков о городской жизни. Литературные связи Хогарта – его тесть Дж.Томсон был другом Р.Бёрнса, а сам он – другом В.Скотта и его советчиком в юридических вопросах – производят глубокое впечатление на начинающего писателя. В этом же году Диккенс обручается с дочерью Хогарта Кэтрин и вскоре женится на ней. 7 февраля 1836 – к двадцати четырехлетию Диккенса все его очерки, в т.ч. несколько не публиковавшихся ранее произведений, выходят отдельным изданием под названием «Очерки Боза» (Sketches by Boz). В них затронуты почти все дальнейшие диккенсовские мотивы: улицы Лондона, суды и адвокаты, тюрьмы, Рождество, парламент, политики, снобы, сочувствие бедным и угнетённым. За этой публикацией следует предложение издателей Чапмана и Холла написать повесть в двадцати выпусках к комическим гравюрам известного карикатуриста Р.Сеймура. Диккенс возражает, говоря, что «Записки Нимрода», темой которых служат приключения незадачливых лондонских спортсменов, уже всем надоели; вместо них он предлагает написать о клубе чудаков и настаивает на том, что не он будет комментировать иллюстрации Сеймура, а тот сделает гравюры к его текстам. Издатели соглашаются, и 2 апреля 1836г. выходит первый выпуск «Пиквикского клуба». Вначале отклики прохладны да и продажа не сулит больших надежд. Ещё до появления второго выпуска покончил жизнь самоубийством Сеймур, и вся затея оказывается под угрозой. Диккенс сам находит молодого художника Х.Н.Брауна, который стал известен под псевдонимом Физ. Число читателей постепенно растёт; к концу издания «Посмертных записок Пиквикского клуба» (выходившего с марта 1836 по ноябрь 1837) каждый выпуск расходится в количестве сорока тысяч экземпляров. «Посмертные записки Пиквикского клуба» (The Posthumous Papers of the Pickwick Club) представляют собою запутанную комическую эпопею. В её центре – ставшая всемирно известной фигура благодушного чудака м-ра Пиквика, комического мыслителя и неудачного, но трогательного благодетеля человечества, а вокруг него группируются в качестве членов организованного им «клуба»: влюбчивый толстяк Тампен, горе-спортсмен Уинкль, несостоятельный поэт Снодграсс; к ним присоединяется в качестве слуги м-ра Пиквика Сэм Уэллер, шутник и балагур, простонародный философ и шут. Свободно сменяющие друг друга эпизоды позволяют Диккенсу представить ряд сцен из жизни Англии и использовать все разновидности юмора – от грубого фарса до высокой комедии, обильно приправленной сатирой. 1837 – Диккенс отказывается от работы в «Кроникл» и принимает предложение Р.Бентли возглавить новый ежемесячник – «Альманах Бентли», первый номер которого выходит в январе. В февральском номере появляются первые главы «Оливера Твиста» (Oliver Twist; завершен в марте 1839), начатого писателем, когда «Пиквик» был написан лишь наполовину. В романе показана история взросление сироты и его путь от работного дома через преступные трущобы Лондона к счастливой развязке. С ростом благосостояния и литературной известности укрепляется и положение Диккенса в обществе. В 1837 он принят взбирается члены клуба «Гаррик», в июне 1838 избран членом знаменитого клуба «Атенеум». 1838-1839 – еще не закончив «Оливера», Диккенс принимается за роман «Жизнь и приключения Николаса Никльби» (Life and Adventures of Nicholas Nickleby), очередной серии в двадцати выпусках для Чапмана и Холла. В этот период он пишет также либретто комической оперы, два фарса и издаёт книгу о жизни знаменитого клоуна Гримальди. 1839 – из-за возникающих время от времени трений с Бентли Диккенс отказывается от работы в «Альманахе». 1840 – при содействии Чапмана и Холла Диккенс начинает издавать трёхпенсовый еженедельник «Часы Мистера Хамфри». 1840-1841 – в еженедельнике «Часы Мистера Хамфри» печатается роман «Лавка древностей» (The Old Curiosity Shop). 1841 – в «Часах Мистера Хамфри» публикуется исторический роман «Бэрнаби Рэдж». Затем, измученный обилием работы, Диккенс прекращает выпуск еженедельника. 1842 – супруги Диккенс отправляются в Бостон, где их встречает многолюдная восторженная встреча. Писатель путешествует по Новой Англии, посещает Нью-Йорк, Филадельфию, Вашингтон и дальше – вплоть до Сент-Луиса. Но путешествие омрачено растущим негодованием Диккенса по поводу американского литературного пиратства и невозможности бороться с ним и – на Юге – открыто враждебной реакцией на его неприятие рабства. «Американские заметки» (American Notes), появившиеся в ноябре 1842г., в Англии встречают дружелюбно, но за океаном они вызывают яростное раздражение. 1843 – первая из диккенсовских рождественских повестей «Рождественская песнь в прозе» (A Christmas Carol in Prose), герой которой фантастически превращается из бездушного скряги в добрейшего «рождественского» дедушку. 1843-1844 – роман «Мартин Чезлвит» (Martin Chazzlewit), содержащий ещё более острую сатиру. 1844 – повесть «Колокола» (The Chimes), также представляющая собой род социального нравоучения. Главная мысль повести заключается в необходимости великодушия и любви. В июле 1844г. вместе с детьми, женой Кэтрин и её сестрой Джорджиной Хогарт, которая теперь живёт с ними, Диккенс отправляется в Геную. 1845 – выходит повесть «Сверчок на печи» (The Cricket on the Hearth), в которой главный интерес Диккенса сосредотачивается на чисто нравственной, семейно-сентиментальной проблематике. Вернувшись в Лондон, он погружается в заботы по основанию и изданию либеральной газеты «Дейли ньюс» (The Daily News). Издательские конфликты с её владельцами вскоре заставляют Диккенса отказаться от этой работы. 1846 – выходит повесть «Битва жизни» (The Battle of Life) и вторая книга путевых заметок «Картинки из Италии». 1846-1848 – сменив издателей на Бредбери и Эванса, Диккенс выпускает роман «Домби и сын» (Dombey and Son), в центре которого стоит образ собственника, в душе которого стремление к процветанию фирмы вытесняет все человеческие чувства. 1847-1848 – Диккенс принимает участие как режиссёр и актёр в благотворительных любительских спектаклях – «Всяк в своем нраве» Б.Джонсона и «Виндзорские насмешницы» У.Шекспира. 1848 – повесть «Одержимый» (The Haunted Man). 1849-1950 – публикуется роман «Дэвид Копперфилд» (David Copperfield), который с самого начала имеет огромный успех. Самый популярный из всех диккенсовских романов, любимое детище самого автора, «Дэвид Копперфилд» более других связан с биографией писателя. Сквозная тема романа – «непокорное сердце» юного Дэвида, причина всех его ошибок, включая самую серьезную – несчастливый первый брак. 1850 – Диккенс начинает издавать еженедельник ценою в два пенса – «Домашнее чтение». В нём содержалось легкое чтение, различные сведения и сообщения, стихи и рассказы, статьи о социальных, политических и экономических реформах, публиковавшиеся без подписей. В числе авторов Элизабет Гаскелл, Гарриет Мартино, Дж.Мередит, У.Коллинз, Ч.Левер, Ч.Рид и Э.Булвер-Литтон. «Домашнее чтение» сразу же становится популярным, его продажа достигала, несмотря на эпизодические спады, сорока тысяч экземпляров в неделю. В конце 1850г. Диккенс совместно с Булвер-Литтоном основывает «Гильдию литературы и искусства для помощи нуждающимся литераторам». В качестве пожертвования Литтон пишет комедию «Мы не так плохи, как кажемся», премьера которой в исполнении Диккенса с любительской труппой состоится в лондонском особняке герцога Девонширского в присутствии королевы Виктории. В течение следующего года спектакли проходят по всей Англии и Шотландии. 1852-1853 – публикуется роман «Холодный дом» (Bleak House). Действие романа вращается вокруг многолетнего судебного процесса, захватившего несколько поколений истцов и ответчиков и с течением времени утратившего всякое реальное значение. Здесь Диккенс достигает вершин как сатирик и социальный критик. Хотя он не утрачивает чувства юмора, его суждения становятся более горькими, а видение мира безрадостным. 1854 – в «Домашнем чтении» для поднятия упавшего тиража публикуется выпусками роман «Тяжелые времена» (Hard Times). Роман не был высоко оценен ни критиками, ни широким кругом читателей. Яростное обличение индустриализма, небольшое число милых и достоверных героев, гротескность сатиры романа выводили из равновесия не только консерваторов и вполне удовлетворённых жизнью людей, но и тех, кто хотел, чтобы книга заставляла лишь плакать и смеяться, а не мыслить. 1855-1857 – публикуется роман «Крошка Доррит» (Little Dorrit), в котором отражаются политические события этих лет: бездействие правительства, плохое управление, коррупция, спекуляция, безработица, долговые тюрьмы, вспышки забастовок и голодные бунты. 1857 – Диккенс участвует в благотворительных представлениях «Замерзшей пучины» У.Коллинза, что приводит к кризису в семье. Во время занятий театром Диккенс влюбляется в молодую актрису Эллен Тернан. Несмотря на клятвы мужа в верности, Кэтрин покидает дом. 1858 – после развода Чарльз-младший остаётся с матерью, а остальные дети – с отцом на попечении сестры жены Джорджины в качестве хозяйки дома. Диккенс ссорится со своими издателями Брэдбери и Эвансом, занявшими сторону Кэтрин, и возвращается к Чапману и Холлу. Прекратив выпускать «Домашнее чтение», он весьма успешно начинает издавать новый еженедельник «Круглый год». 1859 – в «Круглом году» публикуется «Повесть о двух городах» (A Tale of Two Cities). 1860-1861 – публикуется роман «Большие надежды» (Great Expectations), главный герой которого, Пип, рассказывает историю о таинственном благодеянии, которое позволило ему вырваться из сельской кузницы своего зятя, Джо Гарджери, и получить подобающее джентльмену образование в Лондоне. В образе Пипа Диккенс высмеивает не только снобизм, но и ложность мечты Пипа о роскошной жизни праздного «джентльмена». Большие надежды Пипа принадлежат идеалу XIX в.: праздность, богатство и блестящая жизнь за счет полученного наследства и чужого труда. 1864-1865 – публикуется последний законченный роман «Наш общий друг» (Our Mutual Friend). Мир романа – всесильная власть денег, преклонение перед богатством, процветание мошенничества. В последние годы жизни здоровье писателя ухудшается. Не обращая внимания на угрожающие симптомы, он предпринимает ряд утомительных публичных чтений, которые неизменно пользуются популярностью, а затем отправляется в большое турне по Америке. После короткого летнего отдыха он начинает новое турне, приводящее к значительному ослаблению здоровья. После турне Диккенс начинает писать «Тайну Эдвина Друда» (The Mystery of Edwin Drood), планируя двенадцать ежемесячных выпусков, и убеждает своего врача разрешить ему двенадцать прощальных выступлений в Лондоне, которые он проводит в первые месяцы 1870г. 9 июня 1870 – Диккенс умер в своем доме Гэдсхилле. На закрытой церемонии, состоявшейся 14 июня, тело его было погребено в Уголке поэтов Вестминстерского аббатства. «Эдвин Друд» остался написанным лишь до середины. |
|
|
Гусев Виктор Михайлович
30 января 1909, Москва — 23 января 1944
Сценарист.
Учился в Театральном училище (1925—1926), на Высших государственных литературных курсах (1926—1930, бывший Брюсовский институт), затем на факультете литературы и искусства в Московском университете (1930—1931).
Поэт и драматург. Начал печататься в 1927 году. Первая работа в кино — «Рядом с нами» (1931, совм. с М.Роммом).
Призы и награды:
Лауреат Государственных премий СССР (1942 — за участие в фильме «Свинарка и пастух», 1946 — за фильм «В шесть часов вечера после войны»). |
|
Николаева (Волянская) Галина Евгеньевна
Галина Евгеньевна Николаева (настоящая фамилия Волянская; 1911—1963) — советская писательница, лауреат Сталинской премии[1].
Биография
Галина Волянская родилась в деревне Усманка (ныне это Мариинский район Кемеровской области) 5 (18) июля 1911 года в семье сельского учителя.
В 1935 году окончила медицинский институт в Горьком.
С 1939 года начата публикация произведения Галины Николаевой. В 1951 году её роман «Жатва» был удостоен Сталинской премии.
В романе Галины Николаевой «Битва в пути» была создана широкая панорама общественной жизни в СССР 1950-х годов, ярко показаны межличностные отношения[1]. В 1957 году режиссёром Владимиром Басовым был снят фильм «Битва в пути». Роман неоднократно ставился на сценах театров СССР: Театр имени Моссовета (1958), Московский художественный театр, Саратовский театр драмы (1959), Русский драматический театр Литвы (1960).
Скончалась Галина Евгеньевна Николаева 18 октября 1963 года в Москве, похоронена на Новодевичьем кладбище.
Творчество
Стихи, очерки, повести, романы
Новелла «Гибель командарма» (1945)[1]
Сборник стихов «Сквозь огонь» (1946)
Очерк «Колхоз „Трактор“» (1948)
Очерк «Черты будущего» (1949)
Роман «Жатва» (1950; Сталинская премия 1951 года, роман лёг в основу сценария фильма Всеволода Пудовкина «Возвращение Василия Бортникова»
«Повесть о директоре МТС и главном агрономе» (1954)
Роман «Битва в пути» (1957)
Киносценарии
1959 — В степной тиши |
|
|
Карнаухова Ирина Валерьяновна
(1901 - 1959)
Разное:
* Богатыри.
* Бой на Калиновом мосту.
* Забавные сказки. (1947)
* Кружево на мачте. (1931) Повесть
* Лукошко. (1959) Сборник
* Наши собственные. (1958)
* Ненаглядная красота. (1949) Сборник
* Ой-хо. (1932) Повесть * Повесть о дружных. (1949)
* Радуга-дуга. (1946) Сборник
* Рассыпушки. (1945, 1969) Сборник
* Русские богатыри. (1949) Былины
* Сказки и предания Северного края. (1932)
* Сталинградская роза.
Литература:
* Шиллегодский С. Ирина Валериановна Карнаухова. (1960)
|
|
|
|
|
Полевой (Кампов) Борис Николаевич
Борис Полевой (настоящее имя – Кампов Борис Николаевич) родился 17 (4) марта 1908 года в Москве, в семье юриста. В 1913 году семья переехала в Тверь. После окончания средней школы и промышленного техникума работал на тверской текстильной фабрике “Пролетарка”.
Тяга к журналистике появилась у Б.Н.Кампова (Полевого) очень рано. Еще в 1922 году, будучи учеником шестого класса, он поместил в газете “Тверская правда” первую корреспонденцию. С 1924 года его заметки и корреспонденции о жизни города регулярно публиковались на страницах тверских газет.
В 1928 году Б.Н.Полевой оставил работу на текстильной фабрике и начал профессиональную журналистскую деятельность в тверских газетах “Тверская правда”, “Пролетарская правда”, “Смена”.
В 1927 году в Твери была издана первая книга очерков Б.Н.Полевого “Мемуары вшивого человека” – о жизни людей “дна”. Это единственное издание, подписанное именем Б.Кампов. Псевдоним Полевой родился в результате предложения одного из редакторов фамилию Кампов “перевести с латинского” (campus – поле) на русский.
В 1939 году вышла первая повесть Б.Н.Полевого “Горячий цех” о людях первой пятилетки, работавших на Калининском вагонзаводе.
В годы Великой Отечественной войны Б.Н.Полевой находился в действующей армии в качестве корреспондента “Правды”, в том числе на Калининском фронте (1942). События войны были отражены им в корреспонденциях этих лет. Много талантливых публицистических статей написал Б.Н.Полевой у стен Ржева.
Фронтовые впечатления и встречи легли в основу его книг: “От Белгорода до Карпат” (1944), “Повесть о настоящем человеке” (1946), “Мы – советские люди” (1948), “Золото” (1949–1950).
В 1949 году вышла в свет повесть “Вернулся”. Из записей, сделанных на строительстве Волго-Донского канала родился цикл рассказов “Современники” (1952).
В 1958 году был опубликован роман “Глубокий тыл” о самоотверженном труде жителей г. Калинина в годы Великой Отечественной войны.
Большое место в творчестве Б.Н.Полевого занимал жанр путевых дневников-очерков: “Американские дневники” (1956), “За тридевять земель” (1956), “30 000 ли по новому Китаю” (1957).
В качестве корреспондента центральных газет Б.Н.Полевой много ездил по стране. Результатом этих поездок явились дневники-очерки о стройках: “Ангарские записи” (1959), “Саянские записи” (1963). На основе документальных очерков написан и роман “На диком бреге” (1962).
Писательское творчество и журналистика – лишь одна сторона деятельности Б.Н.Полевого. Он был видным общественным деятелем, занимался литературно-организаторской работой, долгие годы (1962–1981) являлся главным редактором молодежного журнала “Юность”. Умер 12 июля 1981 года.
|
|
|
Родари Джанни
Джанни Родари (итал. Gianni Rodari, 1920—1980) — известный итальянский детский писатель и журналист.
Биография Джанни Родари
Родари родился 23 октября 1920 г. в маленьком городке Оменья (северная Италия). Его отец, булочник по профессии, умер, когда Джанни было только десять лет. Родари и его два брата, Чезаре и Марио, росли в родной деревне матери, Варесотто. Болезненный и слабый с детства мальчик увлекался музыкой (брал уроки игры на скрипке) и книгами (почитал Ницше, Шопенгауэра, Ленина и Троцкого). После трёх лет учебы в семинарии Родари получил диплом учителя и в возрасте 17 лет начал преподавать в начальных классах местных сельских школ. В 1939 г. некоторое время посещал филологический факультет Миланского университета.
Во время Второй мировой войны Родари был освобожден от службы из-за плохого здоровья. Ненадолго вступил в фашистскую партию. После смерти двух близких друзей и заключения брата Чезаре в концентрационном лагере стал участником Движения Сопротивления и в 1944 году вступил в Итальянскую коммунистическую партию.
В 1948 г. Родари стал журналистом в коммунистической газете «Унита» (L’Unita) и начал писать книжки для детей. В 1950 г. партия назначила его редактором только что созданного еженедельного журнала для детей, Il Pioniere, в Риме. В 1951 г. Родари опубликовал первый сборник стихов, «Книжка весёлых стихов», и своё известнейшее произведение «Приключения Чиполлино» (русский перевод увидел свет в 1953 г.).
В 1952 г. Джанни Родари впервые поехал в СССР, где затем бывал неоднократно. В 1953 г. женился на Марии Терезе Феретти, которая через четыре года родила ему дочь, Паолу. В 1957 г. Родари сдал экзамен на звание профессионального журналиста. В 1966—1969 г. Родари не публиковал книг и лишь работал над проектами с детьми.
В 1970 г. писатель получил престижную медаль Ганса Христиана Андерсена, которая помогла ему приобрести всемирную известность.
Также писал стихи, дошедшие до русского читателя в переводах Самуила Маршака.
Родари умер на операционном столе 14 апреля 1980 г. в Риме.
|
|
|
|
Минко Василий Борисович
Родился 1(14).1.1902 года в селе Минковка, ныне Валковского района Харьковской области, украинский советский писатель. Член КПСС с 1942. Родился в крестьянской семье. Учился в Харьковском институте народного образования (1929-31). Участник Великой Отечественной войны 1941-45. Выступил в печати с пьесами для самодеятельного театра в 1924, с 1927 пишет очерки, рассказы, повести: сборник «Власть на местах» (1928), повести «Белладона» (1929), «Ярина Черкас» (1936). Повести «Над Хорол-рекою» (1949), «Ясные зори» (1951), сборник рассказов «Полная чаша» (1950) посвященный жизни послевоенной укр. деревни. Его сатирическая комедия «Не называя фамилий» (1953) обошла сцены многих театров страны. М. принадлежат комедии «На хуторе близ Диканьки» (1958), «Жених из Аргентины» (1960), «Комедия с двумя инфарктами» (1966), «Давайте не будем» (1967), «Внимание, какаду» (1972), автобиографическая повесть «Моя Минковка» (1962-1969, русский перевод 1973) и книжных мемуаров «Красный Парнас» (1971). Награжден 3 орденами, а также медалями. Скончался в 1989 году. |
|
Бараташвили Мария Гервасиевна
Грузинская советская поэтесса и драматург.
Родилась в Читуре 8 (21) июля 1908 года. В 1945 году окончила окончила филологический факультет Тбилисского университета.
Окончила филологический факультет Тбилисского университета в 1945. Печатается с 1936. Автор поэмы о детях "Нанули" (1941), нескольких сборников стихов для детей, известной лирической комедии "Марине" (рус. пер. "Стрекоза", 1953; одноименный фильм, 1954), изображающей трудовую жизнь послевоенной грузинской деревни, пьес "Мое Квивилети" (1959), "Высокая мечта", "Этажи" и др. Некоторые стихи Б. стали популярными народными песнями ("Саповнела" и др.).
|
|
Тыл Йосеф Каетан
Тыл (Туl) Йосеф Каетан (4.2.1808, Кутна Гора. - 11.7.1856, Пльзень; похоронен в Праге), чешский писатель, драматург. Один из основоположников чешского национального театра. В 30-40-е гг. редактировал журналы, в которых обосновывал просветительско-патриотическую программу, публиковал свои статьи, очерки, рассказы. Проза Т., примыкающая к традиции сентиментально-романтической литературы, отмечена и реалистическими чертами (рассказы "Вор", "Из жизни бедных" и др.). Создал своеобразный жанр пьесы-сказки с актуальным общественным содержанием ("Волынщик из Стракониц", 1847; "Упрямая баба", 1849, и др.). В пьесе "Кутногорские рудокопы" (1848) с сочувствием изобразил волнения рабочих. Исторические драмы "Ян Гус" (1849), "Горожане и студенты" (1850, опубликованы 1870) рождены в атмосфере Революции 1848, насыщены протестом против реакции. Автор бытовых драм "Дочь поджигателя" (1847), "Банкрот" (1848, опубликованы 1854). Пьесы Т. динамичны, живой диалог близок к народно-разговорной речи. На слова Т. написан чешский национальный гимн "Где родина моя?".
|
|
|
Носов Николай Николаевич
НОСОВ, НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ (1908-1976), русский прозаик, драматург. Родился 10 (23) ноября 1908 в Киеве в семье актера-эстрадника. Разносторонне одаренный мальчик, Носов с гимназических лет увлекался музыкой, театром, сочинительством - наряду с шахматами, фотографией, электротехникой, радиолюбительством и т.д. Был газетным торговцем, землекопом, косарем и т.п., в 1927-1929 учился в Киевском художественном институте, откуда перевелся в Московский институт кинематографии (окончил в 1932). В 1932-1951 - режиссер-постановщик мультипликационных, научно-популярных и учебных (в т.ч. для Красной Армии, заслужив этим в 1943 орден Красной Звезды) фильмов.
Начал публиковать рассказы в 1938 ("Затейники", "Живая шляпа", "Огурцы", "Чудесные брюки", "Мишкина каша", "Огородники", "Фантазеры" и др., напечатанные главным образом в 'малышовом' журнале 'Мурзилка' и составившие основу первого сборника Носова "Тук-тук-тук", 1945). В этих, а также последующих произведениях (сборники рассказов "Ступеньки", 1946; "Веселые рассказы", 1947; "Фантазеры", 1957; "Приключения Толи Клюквина", 1961, и др.) Носов ввел в детскую литературу нового героя - наивного и здравомыслящего, озорного и любознательного непоседу, одержимого жаждой деятельности и постоянно попадающего в необычные, зачастую комические ситуации. Живой, динамичный язык, сюжетная занимательность, отличное знание мальчишеской психологии сразу сделали творчество Носова интересным для миллионов юных читателей. Особенно широкую популярность завоевали его повести для подростков "Веселая семейка" (1949), "Дневник Коли Синицына" (1950), "Витя Малеев в школе и дома" (1951; Государственная премия СССР, 1952). Последняя успешно решает одну из сложнейших задач художественной литературы для детей: назидание без скуки, показ эволюции детского характера в преодолении собственных недостатков (лени, неорганизованности, безответственности) без натяжек и скидок, в естественном, органичном и увлекательном изложении легко узнаваемых событий школьной и 'домашней' жизни подростка.
Долговременную известность и любовь читателей получила трилогия Носова, включающая романы-сказки "Приключения Незнайки и его друзей" (1953-1954), "Незнайка в Солнечном городе" (1958) и "Незнайка на Луне" (1964-1965; Государственная премия РСФСР им. Н.К.Крупской, 1969). Здесь в остроумной условной форме автор знакомит юного читателя с основными законами человеческого общежития, заменяя в первых двух частях реальные социальные конфликты противоречием между 'взрослым' мироустройством и 'детским' миросозерцанием героев, а в последней части, охарактеризованной самим автором как научно-фантастическая повесть о последних достижениях и перспективах развития советской науки в области ракетоплавания и телемеханики, сталкивая юного читателя и с серьезными проблемами возможного конфликта знания и нравственности, цивилизационного и духовного потенциала человека.
Действие трилогии протекает в утопической детской республике; персонажи, в классических традициях сказки - притчи и поучения, отсылающей, в числе прочих, к "Городку в табакерке" В.Ф.Одоевского, носят 'говорящие' фамилии (ученый Знайка, доктор Пилюлькин, художник Тюбик, братья Винтик и Шпунтик) и, представляя отдельные области знания, стремятся поделиться с Незнайкой своим опытом и умением, являя тем самым свой вариант развития ярко обозначенного в отечественной литературе 20 в. Б.С.Житковым (Что я видел) жанра своеобразной научно-беллетристической детской энциклопедии.
Уважение к труду, знаниям, профессионализму, честное и доброжелательное отношение к людям внушаются в произведениях Носова мягко и неназойливо, с теплым, сочувственным юмором, сочетаясь с признанием самоценной личности ребенка и принципов свободного воспитания. Эти черты свойственны и автобиографическим произведениям писателя - "Повесть о моем друге Игоре" (1971-72), написанной в форме дневниковых записей из жизни дедушки и внука (1-я ч. - "Между годом и двумя", 2-я ч. - "От двух до двух с половиной лет"), и мемуарной повести "Тайна на дне колодца" (1977; два ее первонач. варианта - "Повесть о детстве" и "Все впереди", обе 1976).
Драматургически напряженные, динамичные, изобилующие мастерски построенными диалогами произведения Носова легко поддаются сценической обработке (сб. пьес "Два друга", 1962, назван по пьесе, созданной на основе повести Витя Малеев...; одноименный фильм, 1955; фильм "Дружок", 1958, на основе рассказов "Мишкина каша" и "Дружок", оба фильма режиссера В.В.Эйсымонта, и др.).
Эстетические взгляды и конкретные художественные наблюдения изложены писателем с присущим ему остроумием в кн. фельетонов "На литературные темы" (1957) и сб. "Иронические юморески" (1969).
Умер Носов в Москве 26 июля 1976.
|
|
|
Чернышевский Николай Гаврилович
Чернышевский Николай Гаврилович, русский революционер и мыслитель, писатель, экономист, философ. Родился 12(24) июля 1828 г. в Саратове в семье священника. Начальное образование получил дома под руководством отца, в 1845 г. окончил Саратовскую духовную семинарию, в 1850 г. — историко-филологическое отделение Петербургского университета. После получения диплома в 1951—1853 гг. преподает русский язык в Саратовской гимназии. В 1853 г. женится и переезжает в Санкт-Петербург, где работает сначала в журнале «Отечественные записки», а потом в «Современнике», где скоро занял руководящее положение. Через два года защищает магистерскую диссертацию «Эстетические отношения искусства к действительности», которая положила начало разработке материалистической эстетики в России.
В 1855—1857 гт. Чернышевский опубликовал ряд статей преимущественно историко-литературной и литературно-критической направленности, исследовал историю русской журналистики и общественной мысли конца 20—40-х гг. XIX в. («Очерки гоголевского периода русской литературы», 1855—1856), эпоху Просвещения в Германии («Лессинг. Его время, его жизнь и деятельность», 1857). С конца 1857 Чернышевский, передав отдел критики Н. А. Добролюбову, которого он привел в «Современник» двумя годами ранее, пишет ряд статей экономико-политического содержания, прежде всего — посвященных предстоящей крестьянской реформе: «О новых условиях сельского быта» (1858), «О способах выкупа крепостных крестьян» (1858), «Труден ли выкуп земли?» (1859), «Устройство быта помещичьих крестьян» (1859) и др. В них он критиковал либерально-дворянские проекты реформы и выступал за ликвидацию помещичьей собственности на землю без всякого выкупа. В декабре 1858, окончательно убедившись в неспособности, правительства удовлетворительно решить крестьянский вопрос, он предупреждал о невиданном разорении крестьянских масс и призывал к революционному срыву реформы.
В конце 50-х — начале 60-х гг. Чернышевский публикует ряд работ по политической экономике, в которых доказывает неизбежность смены капитализма социализмом: «О поземельной собственности» (1857), «Критика философских предубеждений против общинного владения» (1858), «Суеверие и правила логики», «Экономическая деятельность и законодательство» (1859), «Капитал и труд» (1860), «Примечания к „Основаниям политической экономии» Д. С. Мил-ля» (1860), «Очерки политической экономии (по Миллю)» (1861) и др.
Летом 1861 — весной 1862 гг. Чернышевский становится идейным вдохновителем и советником революционной народнической организации «Земля и воля», в результате чего в июле 1862 г. был арестован и заключен в одиночную камеру Петропавловской крепости, где в 1862—1863 гг. был написан роман «Что делать?», а также повесть «Алферьев» (1863), «Повести в повести» (1863— 1864), «Мелкие рассказы» (1864) и др. В 1864 г. был признан виновным «в принятии мер к ниспровержению существующего порядка управления» и осужден на семь лет каторги и вечное поселение в Сибири, откуда в 1883 г. был переведен в Астрахань под надзор полиции, а в июне 1889 г. получил разрешение жить на родине. В Саратове были написаны философская работа «Характер человеческого знания», воспоминания о Добролюбове, Некрасове и др., подготовлены «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова» (изд. 1890), переведены 11 томов «Всеобщей истории» Г. Вебера, с собственными комментариями. Сочинения Чернышевского оставались запрещенными в России вплоть до Революции 1905—1907 гг. Умер Чернышевский 17(29) октября 1889 г. в Саратове.
|
|
|
Губарев Виталий Георгиевич
Виталий Георгиевич Губарев (17 (30) августа 1912, Ростов-на-Дону — 1981) — советский детский писатель.
Биография
Родился в Ростове-на-Дону в семье учителя. Детство писателя прошло на хуторе Большая Козинка. Начал печататься с 14 лет, когда в ростовском журнале «Горн» был опубликован его первый рассказ «Гнилое дерево». В 20 лет Губарев начал работать в газете «Дружные ребята» — издании для сельских школьников. Затем работал в газете «Пионерской правде», через некоторое время став её главным редактором.
Был женат на актрисе Тамаре Носовой и Ангелине Князевой.
Творчество
Начал публиковаться в 1931 году, как журналист получил известность после освещения им убийства Павлика Морозова, был одним из создателей его легенды. В 1933 году Губарев написал об этих событиях книгу «Один из одиннадцати», позже переработанную в повесть «Павлик Морозов» и в пьесу. Как писатель-фантаст Виталий Губарев дебютировал в 1951 году повестью-сказкой «Королевство кривых зеркал», через год была создана одноимённая пьеса, а в 1963 году по книге был поставлен популярный кинофильм.
Произведения
В Тридевятом царстве (повесть-сказка)
Королевство кривых зеркал (повесть-сказка)
Преданье старины глубокой (повесть-сказка)
Путешествие на утреннюю звезду (повесть-сказка)
Трое на острове (повесть-сказка)
|
|
Рысс Евгений Самойлович
Писатель, сценарист. Родился в Харькове (Украина) 21.08.1908 в Харькове на Украине.
Окончил три курса Института истории искусств.
Умер в 1973 году.
Произведения:
"Остров колдун"
"Девочка ищет отца"
|
|
|
Тренев Константин Андреевич
Константин Андреевич Тренёв (2 июня 1876, хутор Ромашово, Харьковская губерния — 19 мая 1945, Москва) — российский советский писатель и драматург.
Биография
Тренёв родился в 1876 году в Харьковской губернии. Начальное образование получил в земской школе. Затем учился в окружном училище станицы Каменская, а по окончании его — в земледельческом училище под Харьковом. Окончил Донскую духовную семинарию в Новочеркасске (1896−1899), а потом — духовную академию в Петербурге. С 1901 по 1903 годы Тренёв учился в Петербургском археологическом институте. Уже будучи известным писателем, в 1921 году прослушал курс на агрономическом факультете в Таврическом университете.
Творчество
1912 — «Дорогины»
1924 — «Пугачёвщина»
1926 — «Любовь Яровая»
1926 — «Жена»
1931 — «Ясный лог»
1934 — «Опыт»
1935 — «Гимназисты»
1941 — «Анна Лучилина»
1942 — «Навстречу»
1945 — «Полководец»
Экранизации
1953 — «Любовь Яровая» (режиссёр Ян Фрид, Ленфильм).
1970 — «Любовь Яровая» (режиссёр Владимир Фетин, Ленфильм).
|
|
|
|
|
|
Форш Ольга Дмитриевна
Ольга Дмитриевна Форш [16(28).5.1873, крепость Гуниб, Дагестан, - 17.7.1961, Ленинград], русская советская писательница. Известна в основном как автор исторических романов, рисующих революционно-демократическую борьбу в России на примерах выдающихся личностей.
Биография
Дочь генерала Дмитрия Виссарионовича Комарова Ольга родилась 28 мая 1873 в Гунибе, где генерал был начальником военного округа. Мать умерла рано, отец вторично женился. После его смерти в 1881 мачеха отдала Ольгу в сиротский институт в Москве. Вначале Ольгу привлекала карьера художницы. Она училась в художественных мастерских Киева, Одессы, Санкт-Петербурга. Печаталась с 1907. Первый удачный рассказ «Был генерал» (1908) напечатан в журнале «Русская мысль». В ранних произведениях: «Рыцарь из Нюрнберга» (1908), незавершённый роман «Богдан Суховской» («Дети земли», 1910) - определился интеллектуализм прозы Форш, характерные черты её героя: неудовлетворённость действительностью, духовные поиски, мятежное начало.
Истории революционной мысли и движения в России посвящены романы Форш: «Одеты камнем» (1924-25) о судьбе революционера М.С.Бейдемана; «Горячий цех» (1926) о Революции 1905-07; «Радищев» (ч. 1 - «Якобинский заквас», 1932; ч. 2 - «Казанская помещица», 1935; ч. 3 - «Пагубная книга», 1939), «Первенцы свободы» (1950-53) о декабристах. Судьба творческой личности в условиях деспотического режима изображена в романах «Современники» (1926) о Н.В.Гоголе и А.А.Иванове и «Михайловский замок» (1946) о трёх поколениях русских зодчих (В.И.Баженов, А.Н.Воронихин, К.И.Росси).
В романах «Сумасшедший корабль» (1930) и «Ворон» («Символисты», 1933) писательница рисует жизнь петроградской художественной интеллигенции в начале. 20 в. и в первые пореволюционные годы, создаёт портреты современников (М.Горький, А.А.Блок, Ф.Сологуб и др.). Экспрессивность стиля, мастерство психологических характеристик, острое чувство эпохи - основные черты прозы Форш, которая сыграла значительную роль в развитии советского исторического романа.
Форш принадлежат также рассказы, изображающие предреволюционный быт города и деревни, книги сатирических рассказов на зарубежные темы, киносценарии, пьесы.
Умерла 17 июля 1961 в Тярлево под Павловском пригороде Ленинграда, похоронена на Казанском кладбище.
Произведения писательницы переведены на языки народов СССР и иностранные языки.
Награды
Награждена 3 орденами, а также медалями.
Сочинения
Романы
Богдан Суховской (Дети земли, 1910; не завершен).
Одеты камнем. (1924-1925)
Горячий цех. (1926)
Современники. (1926)
Сумасшедший Корабль. (1930)
Ворон. (Символисты, 1933)
Радищев. (Якобинский заквас, 1932; Казанская помещица, 1935; Пагубная книга, 1939)
Михайловский замок. (1946)
Первенцы свободы. (1950-53)
Сборники рассказов
Что кому нравится. (1914)
Обыватели. (1923)
Летошный снег. (1925)
Московские рассказы. (1926)
Под куполом. (1929)
Куклы Парижа (1930).
Вчерашний день (1933).
[править] Отдельные рассказы и повести
Черешня. (1907)
Был генерал. (1908)
Жизнь и учение Будды. (1908) Очерк
Индийский мудрец. (1908) Рассказ-легенда
Рыцарь из Нюрнберга. (1908) Повесть
Застрельщик. (1909)
За жарптицей. (1910)
Белый слон. (1913)
Шелушея. (1913)
Безглазиха. (1914)
Идилия. (1914)
Катастрофа. (1914)
Марсельеза. (1915)
В монастыре. (1917)
Своим умом. (1913)
Художник-мудрец. (1928) Очерк
Как я пишу. (1929) Статья
Филаретки. (1937)
Дни моей жизни. (1957) Очерк
Драматургия
Смерть Коперника. (1919) Драматический этюд
Равви (1923)
Дворец и крепость (1924). Киносценарий
Живая вода. (1927, 1960, 1964) Пьеса
Причальная мачта. (1929) Пьеса
Пугачев. (1936) Киноповесть
Сто двадцать вторая. (1937) Пьеса
Камо. (1955) Пьеса
Издание сочинений
Сочинения в четырех томах. М., 1956.
Сочинения в восьми томах. Л., 1962-1964.
Избранные произведения в двух томах. Л., 1972.
Литература
Тамарченко А.В. Ольга Форш. – Л., 1966.
Ольга Форш в воспоминаниях современников. – Л., 1974.
|
|
